Роковое совпадение

Пиколт Джоди Линн

Она старается не прикасаться к Натаниэлю, и мальчик недоумевает: неужели у Моники рентгеновское зрение и она видит, какой он внутри грязный? Она смотрит на него, когда думает, что он не замечает, и глаза у нее глубокие, как озеро. Мама смотрит на него такими же глазами. А все из-за отца Гвинна. Натаниэль хочет, чтобы хоть кто-нибудь подошел к нему и отнесся как к обычному ребенку, а не к тому С-Кем-Это-Произошло.

То, что сделал отец Гвинн, нехорошо — Натаниэль понимал это и тогда, когда по телу бежали мурашки, понимает это и сейчас, после разговоров с доктором Робишо и Моникой. Они постоянно повторяют, что Натаниэль ни в чем не виноват. Но он все

равно иногда продолжает оглядываться, потому что кажется, что он слышит чье-то дыхание у себя на затылке. И он не перестает задаваться вопросом: если распороть себе живот, как вскрыл брюхо пойманной форели папа, увидит ли он там тот черный узел, который все время причиняет боль?

— Ну-с, как сегодня у нас настроение? — спрашивает Фишер, когда я сажусь рядом с ним.

— Вы точно хотите знать?

Я наблюдаю за секретарем, который кладет на стол перед судьей пачку дел. Скамья присяжных без своих обитателей кажется очень просторной.

Фишер хлопает меня по плечу.

— Наш черед, — подбадривает он меня. — Я собираюсь целый день только тем и заниматься, что заставлять присяжных забыть все, что сказал им Браун.

Я поворачиваюсь к адвокату:

— Свидетели…

— …выступят отлично. Доверьтесь мне, Нина. Уже к обеду все присутствующие в зале станут считать, что вы были невменяемы.

Когда открываются двери и входят присяжные, я отвожу глаза и не знаю, как сказать Фишеру, что в конечном счете я не этого хочу.

— Я хочу пи'сать, — говорит Натаниэль.

— Сейчас.

Моника откладывает книгу, которую читала, и встает, ожидая, пока Натаниэль подойдет за ней к двери. Они вместе идут по коридору в туалет. Мама не разрешает Натаниэлю самому заходить в мужской туалет, но здесь можно, потому что в суде только один унитаз и Моника может проверить, нет ли кого в туалете, прежде чем он войдет внутрь.

— Ручки помой, — напоминает она и толкает дверь, пропуская Натаниэля.

Натаниэль садится на холодное сиденье унитаза, чтобы во всем разобраться. Он позволил отцу Гвинну совершить все эти вещи — и это плохо. Он плохой, но его не наказали. На самом деле с тех пор, как он стал таким отвратительным, все начали уделять Натаниэлю удвоенное внимание и вести себя особенно любезно.

Его мама тоже совершила что-то ужасное — потому что, как она сказала, это был лучший способ исправить все, что случилось.

Натаниэль пытается осознать происходящее, но правды перепутались у него в голове. Единственное, что он видит, — это то, что мир по какой-то причине перевернулся с ног на голову. Люди как сумасшедшие нарушают правила — и вместо того, чтобы их наказать, все признают, что это был единственный способ все исправить.

Он натягивает штаны, застегивает куртку и смывает. Потом закрывает крышку и взбирается на бачок, чтобы дотянуться до рулона с туалетной бумагой и до небольшого выступа чуть повыше. Окошко крошечное, только для красоты, потому что это полуподвальное помещение. Но Натаниэлю удается его открыть, и он достаточно маленький, чтобы пролезть в окно.

Он оказывается с тыльной стороны здания суда. Никто не замечает такого маленького ребенка. Натаниэль пробирается между грузовиками и микроавтобусами на стоянке, пересекает замерзшую лужайку. Идет по шоссе в никуда, сам, не держа взрослых за руку, намереваясь сбежать.

«Три ужасных поступка сразу», — думает он.

— Доктор О’Брайен, — спрашивает Фишер, — когда миссис Фрост

впервые пришла в ваш кабинет?

— Двенадцатого декабря.

Психиатр спокойно сидит на месте свидетеля. Отчего ему волноваться? За свою практику он не раз выступал в качестве свидетеля, поэтому на трибуне чувствует себя непринужденно. На висках седина, расслабленная поза — они с Фишером похожи, как братья.

— Что за документы вы получили до знакомства с ней?

— Сопроводительное письмо от вас, копию полицейского отчета, видео, отснятое ТВ-6, заключение психиатра, подготовленное доктором Сторроу, окружным психиатром, который осматривал ее на две недели раньше.

— Как долго в первый день вы беседовали с миссис Фрост?

— Час.

— И в каком душевном состоянии она находилась?

— Разговор постоянно сводился к ее сыну. Она очень тревожилась за его безопасность, — отвечает О’Брайен. — Ее ребенок перестал разговаривать. Она обезумела от волнения, чувствовала вину за то, что слишком много внимания уделяла работе и не замечала, что происходит вокруг. Более того, профессиональное знание судебной системы позволяло ей оценить последствия насилия над детьми. И еще больше ее волновала способность сына пережить судебный процесс без существенного душевного потрясения. Принимая во внимание обстоятельства, которые привели миссис Фрост в мой кабинет, а также результаты нашей беседы, я пришел к выводу, что она является классическим примером человека, страдающего от посттравматического стрессового расстройства.

— Как это могло сказаться на ее душевном состоянии утром тридцатого октября?

О’Брайен подается вперед к присяжным.

— Миссис Фрост знала, что направляется в суд, где встретится с насильником своего сына. Она искренне верила, что ее сын все еще напуган происшедшим. Она верила, что его выступление в суде в качестве свидетеля — даже само присутствие на слушании о дееспособности свидетеля — будет иметь катастрофические последствия. В конце концов, она верила, что в итоге насильник будет оправдан. Все эти мысли проносились у нее в голове, когда она ехала в суд. Она все больше накручивала себя, все больше теряла самообладание, пока наконец не сломалась. К тому моменту, когда она приставила пистолет к голове отца Шишинского, она не могла усилием воли остановить себя — это был уже непроизвольный, машинальный поступок.

По крайней мере, присяжные слушают. Некоторые даже настолько осмелели, что бросают на меня косые взгляды. Я примеряю на себя роль — нечто среднее между Кающейся грешницей и Убитой горем.

— Доктор, когда вы последний раз видели миссис Фрост?

— Неделю назад. — О’Брайен дружески мне улыбается. — Сейчас она чувствует себе более способной защитить своего сына, но сознает, что средства, которыми она этого добилась, — незаконные. Если откровенно, она испытывает раскаяние за свои поступки.

— Миссис Фрост продолжает страдать от посттравматического стрессового расстройства?

— Посттравматическое расстройство — это не ветрянка, и его можно лечить бесконечно. Однако, на мой взгляд, на данный момент она отдает отчет в своих мыслях и поступках и может себя контролировать. Мне кажется, после адекватной амбулаторной терапии она сможет функционировать вполне нормально.

Эта ложь стоила Фишеру, а следовательно и мне, две тысячи долларов. Но оно того стоило: некоторые присяжные уже кивают. Возможно, честности придается слишком большое значение. На самом деле бесценно умение вычленить из потока лжи то, что человек больше всего хочет услышать.