Роковые обстоятельства
Шрифт:
В помещении находилось человек шесть народу, по виду студенты или мастеровые, которые, сидя вокруг стола, немилосердно дымили папиросами и внимательно слушали стоявшего оратора — высокого и худого человека лет тридцати, с изможденным лицом и остроконечной черной бородой, в которой проглядывали седые нити. На нем был потрепанный вицмундир, у которого не хватало как минимум половины пуговиц, и длинный серый шарф.
Во всем этом царила столь явственная атмосфера заговора, что Денис всерьез испугался, мысленно обругав Ливнева за то, что тот сразу не предупредил, куда его ведет. Не хватало ему еще попасть на подозрение в полицию за участие в антиправительственном кружке!
Стоило им войти, как оратор
— Итак, товарищи, казнь свершилась. Предлагаю вставанием и минутой молчания почтить память героев, погибших за народное счастье!
Все шумно поднялись со своих мест и дружно загасили папиросы. В комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь хриплым дыханием самого оратора, который, судя по проступившему на его лице нездоровому румянцу, с трудом сдерживал натужный кашель. Денису как будущему медику не составило большого труда понять, что у этого человека запущенная стадия чахотки — самой модной болезни революционных петербургских нигилистов. Интересно, не является ли он соратником тех членов «Народной воли», чьи болтающиеся на виселице тела они с Ливневым видели всего час назад…
— Прошу садиться, — предложил оратор. — Сегодня, товарищи, такой день, когда уместнее всего говорить о главном орудии свободной личности в борьбе против всякой тирании — то есть о терроре. Давайте вспомним некоторые факты, чтобы лишний раз убедиться в том, что террор сопровождает всю историю цивилизации. Как известно, еще в пятом веке до нашей эры македонский царь Филипп III был заколот кинжалом заговорщика, благодаря чему престол освободился для его сына Александра, начавшего свои великие завоевательные походы. Если этот заговорщик поневоле способствовал порабощению народов Азии, то такие великие террористы, как Брут и Кассий, составившие успешный заговор против самого Юлия Цезаря, напротив, стремились избавить Рим от тирании и вернуть его ко временам республики. Как видим, история убеждает нас в том, что террор подобен кинжалу, ибо является таким же обоюдоострым орудием, приносящим самые неожиданные плоды, порой противоречащие первоначальным намерениям его устроителей. Кстати, в качестве орудия террора может служить все, что угодно — начиная со львов, пожиравших христиан на аренах цирков, и кончая мечами преторианской стражи, закалывавшей так называемых солдатских императоров и возводившей на престол новых, обещавших им более высокое жалование.
Он сделал паузу, жадно выпил стакан воды и вдохновенно заговорил снова:
— В древности террор был направлен преимущественно против отдельных личностей из числа царствующих особ, хотя случались исключения. Например, можно вспомнить знаменитое библейское «избиение младенцев» царем Иродом, который стремился уберечь свою власть от угрозы со стороны будущего Мессии. Пожалуй, это самый яркий пример террора против нового поколения, хотя и до этого встречались случаи истребления целых групп населения и даже народностей. Такой террор в дальнейшем становится определяющим, хотя, безусловно, наравне с ним продолжает существовать и террор против правителей, о чем свидетельствует и одно из самых знаменитых покушений средневековья, — убийство Равальяком французского короля Генриха IV. Та же Варфоломеевская ночь, которую данный король сумел пережить, является примером массового террора католиков против гугенотов, а костры инквизиции — это пылающие вехи жестокого и бессмысленного террора против инакомыслящих!
В семнадцатом и восемнадцатом веках террор по национальному или религиозному признаку уступает место социальному террору — против целых классов. Пугачев и Разин истребляли дворян только за то, что они дворяне, а якобинцы не задумываясь умерщвляли аристократов и духовенство. Основанием
Денис прищурился, пытаясь рассмотреть руки самого говорившего. Судя по тонкости и худобе пальцев, они вряд ли когда-либо держали топор или лопату!
— …Впрочем, и аристократы отвечали террором! Вспомним красавицу Шарлотту Корде, заколовшую кинжалом Марата прямо в ванной, где он отмокал от пролитой по его приказаниям крови. Однако стоит ли нам сегодня зацикливаться на убийстве нового царя или его сановников? — продолжал вдохновенно витийствовать оратор. — Чем более демократичным становится государство, тем больший смысл приобретает террор против рядовых граждан, способный расшатать сами устои. Какой смысл убивать подданных какого-нибудь короля, если от них не зависит назначение его преемника? Но убийство граждан американской республики способно породить прямой кризис власти! Будущее за массовым революционным движением, а потому мы еще увидим террор против целых наций. И какое же чудовищно-величественное это будет зрелище! — тут он сильно раскашлялся и был вынужден прервать свою речь, которой большинство присутствующих внимали с восторгом, а некоторые, в том числе и Винокуров, с откровенным ужасом.
— Он же безумец! — горячо заговорил Денис, стоило им с Ливневым покинуть этот дом. — У него запущенная стадия чахотки, и одной ногой он уже стоит в могиле, но при этом мечтает о массовом истреблении людей!
Будущий юрист молча пожал плечами, однако выглядел он несколько смущенным, и Денис продолжал наседать. Прежде он и помыслить не мог, что его друг Петька способен всерьез интересоваться чем-то иным, кроме дружеских попоек и прогулок к девочкам, поэтому обнаруженное сегодня политическое увлечение Ливнева оказалось для него неприятной неожиданностью.
— И как только тебя угораздило к ним пристать? — настойчиво интересовался он. — Ты хоть соображаешь, насколько это опасно?
— Да понимаешь, брат, — нехотя заговорил Ливнев, — все как-то само собой получилось…
— Врешь!
— Ладно, вру! Считай, что ты меня разоблачил! А пристал я к ним из чувства личной обиды…
— Как это? На кого?
— Да на державу, государя-императора и его верных охранников-держиморд, — начал горячиться Ливнев, — гнусно поругавших мою гордую и свободную личность!
— Что за чушь!
— Нет, брат, совсем не чушь, ты лучше послушай, как дело было… — И Петр принялся рассказывать.
Денис слушал приятеля и не переставал изумляться. Оказывается, «гнусное поругание свободной личности» Ливнева случилось в прошлом месяце. Преисполненный самых что ни на есть верноподданных чувств, слегка подвыпивший Петька отправился на Московский вокзал встречать царский поезд, на котором Александр III возвращался в свою столицу после традиционной коронации в Успенском соборе Московского кремля.
На привокзальной площади, когда он, по его собственным словам, стремился «всячески выразить свою преданность новопомазанному монарху» (и, по всей видимости, делал это в соответствии со своим необузданным нравом — то есть слишком шумно и буйно), — его выхватили из толпы переодетые в штатское агенты охранного отделения и передали в руки жандармам.
— Для начала мне как следует надраили морду, — обиженно рассказывал Ливнев, — да еще основательно вываляли в снегу. Черт бы подрал этих опричников! Затем потащили в участок и там, обыскав до нитки, учинили форменный допрос с пристрастием. Представляешь, все допытывались — не бомбист ли, не нигилист ли, и не было ли у меня какого злоумышления на государя-императора! А в конце предъявили обвинение не больше и не меньше, как в «оскорблении величества»!