Роль, заметная на экране
Шрифт:
Это была большая радость для меня. Я знала, что мне выпало счастье встретить в жизни редкой души человека, но все же Анна Николаевна была родной дочерью, а я «чужой»…
Немедленно заказав телефонный разговор, я через несколько минут узнала голос бабушки:
— Я слушаю.
— Бабушка, — начала я и заревела.
— Это ты? — спросила она.
Я кивала головой и всхлипывала.
— Девочка, это ты? Не надо плакать! Я всхлипывала.
— Ах, керпе, керпе! — вздохнула она. — Ну перестань, пожалуйста.
Я отрицательно мотала головой и ревела.
— Гражданка, — послышался металлический голос в трубке, — вы плачете уже три минуты. Возьмите себя в руки и начинайте говорить!
Я заревела еще громче.
— Ты приедешь? — спрашивала бабушка. — Ну скажи хоть слово.
Я не могла сказать. Я ревела.
— Ты хочешь сама дождаться решения дела? — догадалась она. — Это правильно, если тебе там не очень тяжело. Но звони мне ежедневно.
Я вдруг услышала в трубке тихий дребезжащий смех бабушки.
— Ну, зачем же так плакать? Жизнь — штука полосатая. Пройдет черная полоса, опять светлая будет!..
Я всхлипывала.
— Ваше время истекло, — сказал металлический голос.
— Бабушка! — крикнула я. — Спасибо! Я буду звонить каждый день… Я напишу…
Не знаю, услышала она или нет… Я забыла спросить об этом, когда на следующий день говорила с ней уже спокойнее.
А еще через два дня я заказала разговор на целых десять минут и стала читать ей только что полученные телеграммы:
— «Немедленно возвращайтесь продолжение съемок. Балетмейстер Галямов».
— Значит, Анна скоро вернется сюда! — услышала я странный, сдавленный голос в телефонной трубке.
— Бабушка, это ужасно, что я послужила виной… Мне так жалко вас! — крикнула я.
— Виновата не ты, — сказала она тихо.
— Галямов — это Хабир, — объяснила я.
— Я поняла, — послышался ответ. — А еще что ты получила?
— «Ждем беглянку съемке шестого сентября. Венера, запятая, Венера, Фатыма, Роза, Альфия, запятая, другие»… И еще: «Встречаем аэродроме. Лена, обе Маи».
— Может быть, ты и помогла… Все вместе, конечно, — сказала бабушка. — Шила, говорят, в мешке не утаишь! Ну, а четвертая телеграмма какая?
— Четвертая? Маленькая… «Жду свою невесту. Анвер».
— А кто же ждет: пастух или Анвер? — с улыбкой в голосе спросила она.
— Написано: Анвер.
— Значит, надеется…
— Ну что вы, бабушка, он ведь умный парень!
— Тем более! — засмеялся голос в трубке.
— Не смейтесь! — невольно улыбнулась и я. — У меня к нему отношение, как у Альфиюшки к утюгу. Хоть и громадный, и железный, а почему-то кажется ребенком и тянет запеленать!..
— Умный парень и… хочется запеленать? — весело удивилась она.
— Ну… Не знаю, как объяснить! Он так горячится, что не успевает обдумывать… Как маленький… Ему постоянно от
Мы рассмеялись.
— Значит, сейчас отправляешься в аэропорт? — сказала она уже серьезно. — Буду гордиться, если хорошо исполнишь роль.
— Я буду стараться!
На прощание она сказала:
— Благодарю, что ничего не скрыла. Всегда будь человеком… И… — она помолчала, — надеюсь, не забудешь меня на своей родине…
— Бабушка! Бабушка! — закричала я.
В трубке была тишина, хотя я знала, что нас не разъединили.
— Вы не так говорите! — крикнула я. — Меня вырастили и в России и в Башкирии одинаково… Моя родина — Советский Союз! Понимаете! Вы меня слышите?..
Тут что-то щелкнуло мне в ухо.
— Вы говорили десять минут, — проскрежетал металлический голос в трубке.
Я так стремилась на «Батыр», что бегом поднялась в маленький самолет-грузовичок, летевший в те края. Торопливо усевшись, склонилась к окну, чтобы проводить взглядом землю… И вдруг услышала:
— Можно сесть рядом с вами желчному человеку в берете?
— Ах! — только и вырвалось у меня.
Он уже уселся рядом и, стащив с головы знаменитый берет, протянул мне руку:
— Здравствуйте. Моя фамилия Ильин. Короткая фамилия. Вам будет удобнее записывать, когда я в следующий раз возьмусь пожирать чужую порцию курятины!
— Какой ужас!.. Простите…
Я вскочила, но самолет побежал по взлетной дорожке, и я упала прямо на руки… человека в берете. Он усадил меня и рассмеялся с большим удовольствием:
— Ну вот теперь, когда я так жестоко отомстил и утолил свою кровожадность, можно поговорить о деле. Я рад познакомиться с вами, Рабига Мансуровна. Вы даже не представляете, как рад!
Я не в состоянии была вымолвить и слова. Он сам взял мою руку и еще раз пожал. Самолет был уже в воздухе.
— В конце концов мы, вероятно, сумели бы правильно разобраться, но ваше письмо дорого другим: преданностью искусству, преданностью делу. Подрастающее поколение порадовало нас, стариков…
— Но что же решили? — смущенно спросила я.
— Мы с вами летим, чтобы присутствовать на общем собрании всего коллектива. А что скажут люди, вы знаете сами… Это, так сказать, соблюдение необходимой формальности.
— А срок! Срок-то разрешат продлить?
Он продекламировал, улыбаясь:
Пускай на глобусе ты кажешься листком, Занесенным случайным ветерком, Башкирия моя! Твой сын простой, Я восхищен твоею красотой!