Ролевик: Рыцарь. Книга 1
Шрифт:
Проследив взглядом в указанном направлении, я только теперь заприметил еще одну запыленную фигуру, засыпающую в лоток зерно. Пригляделся внимательнее и понял, что это совсем молодой парнишка. Лет четырнадцати. Невысокий, но крепкий. Как говориться: в плечах самого себя шире.
– И я б приносил, – буркнул чуток обижено, но степенно, подойдя к нам. – Здравствуйте. Вы же, деда, меня сами в лес не пускаете. И рогатину отцовскую куда-то спрятали…
– Руками работай, а не языком, – отвернулся от помощника мельник и объяснил. – Один он остался со всего нашего рода. Случись чего, так и похоронить меня некому будет. Вот ужо приведет
– Даже не знаю, что ответить… – медленно, подбирая каждое слово, начал я говорить и громко чихнул.
Дед присмотрелся ко мне внимательнее и легко подтолкнул к двери.
– Вот что, мил человек, пошли на воздух. От хлебной пыли и сомлеть не долго. С непривычки-то… Заодно и я продышусь чуток. Там и побеседуем. Чего зря горло драть? А ты посматривай здесь! – наказал внуку и вышел.
Во дворе, на меня, свалилась такая плотная тишина, словно я нырнул на дно глубокого озера и взираю на мир сквозь толщу вод. Пришлось встряхнуть головой, чтобы наваждение исчезло.
Да и мельник в это время привычно заорал за спиной:
– Шагай, вон к той иве! Подле нее скамейка вкопана! Там и присядем! Хоть землица уже теплая, да в мои годы лучше на нее не садиться. А то, не ровен час, может и не отпустить более…
Шагая к мельнице, я особо по сторонам не разглядывался и только теперь обратил внимание, что она стояла в лесу не сама по себе, а имела обустроенное подворье. С уютной избой. С небольшим хлевом и сеновалом, а также прочими, необходимыми в крестьянском хозяйстве, пристройками. Под крытым очеретом навесом стоял разгруженный воз. А главное – у избы лежали два огромных пса, впервые виденной мною породы, и недоверчиво посматривали на незнакомца. Наверно, приучены, что в мельницу может войти каждый, а вот что эти звери сделали б с чужаком, восхотевшим без спросу сунуться куда-нибудь еще, лучше и не думать.
Шагах в двадцати от мельницы и чуть ближе к избе, на берегу ручья росла старая верба, длинными ветвями образующая природный шатер. Очевидно, излюбленное место отдыха хозяев, поскольку под деревом кроме скамейки оказался еще и небольшой столик с заранее выставленным кувшином и парой берестяных кружек.
Первым делом мельник наполнил обе посудины и подтолкнул одну гостю.
– После того, как надышишься мукой, нет ничего лучше, чем пивка хлебнуть! И горло ополоснул, и пообедал, заодно, хе-хе…
Я не стал отказываться, поскольку жажда уже давала о себе знать. Испил с удовольствием.
– Ну, вот, – подчиняясь общей тишине, мельник вопил не так громко. – Теперь можно и поговорить. Вижу неладное что-то с тобой приключилось, коль из дому в одном исподнем выскочил… А еще – душой маешься. Совета спросить хочешь, да не знаешь у кого. Не тушуйся, мил человек, говори: все как есть. Я многое повидал на этом свете. Опасаться ж тебе и вовсе нечего. Не столкуемся – пойдешь дальше своей дорогой. Какое я тебе препятствие чинить смогу? До замка хоть и недалече, а все равно, цельных два дня пути. Даже если б я прямо сейчас Лукаша
Но я только отрицательно помотал головой. Есть, конечно, хотелось, но не настолько, чтобы отвлекаться от важного разговора.
– Как знаешь… – не стал упрашивать хозяин. – Вообще-то до обеда недалече, так что с голоду не помрем. Кстати, я – дед Мышата, или просто Мышата. Кому как нравиться. А тебя, как зовут-кличут?
– И… Ир… Игр…
– Может, Игорь?
– Да, – это созвучье мне показалось наиболее знакомым. – Как-то так…
– Чудны дела твои, Создатель! – Старый мельник задумчиво поскреб подбородок, сквозь сбитую набок длинную, седую от муки и возраста, густую поросль. – Видать, и впрямь беда с тобой приключилась. Ну, рассказывай, Игорь… И главное – не отчаивайся. Равновесие незыблемо, а значит, раньше или позже, все возвратиться на круги своя.
– В том вся и беда, Мышата, что рассказывать мне нечего, – я открыто посмотрел в глаза сострадательному хозяину. – Верь, не верь, но я буквально только что очнулся возле твоей мельницы. Прямо на плотине… И о себе совершено ничего не помню. Имя и то, только сейчас всплыло, когда ты спросил…
– Занятно, – мельник покивал головой, после облокотился на столешницу и подпер щеки ладонями. – А я, старый глупец, в гордыне своей, думал, что удивить меня уже нечем. Что, совсем-совсем ничего не припоминаешь?
– Ну, как ничего. Я отлично знаю, что вон там – лес, это – я мотнул головой в сторону дерева – ива, это, – ткнул пальцем в кувшин, – пиво. А вот о себе самом ни единого словечка. Ни сколько мне лет, ни чего умею, ни где жил…
– Если вкус пива не позабыл, стало быть выживешь, – хмыкнул Мышата. – Вообще-то, приходилось мне слыхивать, что после сильного удара по голове, воины теряли память, но ты утверждаешь, что ран на тебе нет?
– А чего утверждать, сам посмотри, – я наклонил макушку к лицу старика.
Тот оглядел ее внимательно и согласился.
– Да, целехонька твоя головушка… Ну, значит без колдовства не обошлось. Сами-то люди пока летать не научились. А при небрежном, или поспешном переносе случается, что память за человеком не сразу следует… Физические тела быстрее эфемерной субстанции передвигаются… Но это не навсегда, со временем догонит, от расстояния зависит… – дед Мышата неопределенно повел глазами.
– Видно, не прост ты, мил человек. И судьба твоя такая же, путанная. Ну, ничего, Игорь, ты молод, силен… Справишься. А покуда, если других намерений не имеешь, погости у нас пару деньков. Оглядись. Поразмысли… Чтоб нахлебником себя не чувствовать, можешь в хозяйстве помочь… Если захочешь. А там посмотрим: с какой стороны камзол застегивается… Кстати, заодно и одежку тебе кой-какую спроворим. Не в одном же исподнем ходить. Ну как, согласен?
Типа, у меня был выбор? Нравиться, не нравиться – спи моя красавица…
Солнце еще крепко спало, не потревоженное даже первым чуть хриплым 'кукареку', когда я поднялся с лежанки и, осторожно ступая босыми ногами по скрипучим половицам, чтоб невзначай не разбудить умаявшихся за день хозяев, вышел наружу. Мне нравились эти летние предрассветные часы за бодрящую свежесть, нежную прохладу, ненавязчивую тишину, и за то, что именно в такие мгновения возникало предчувствие чего-то прекрасного, невозможного в обыденной жизни.