Шрифт:
Ноябрь
12 ноября
Не знаю, что писать. Глеб сказал, что это хорошая идея – вести дневник. Так легче себя понять, понять, что происходит со мной. Но это так тупо. Я знаю, что со мной происходит – ничего. Но мне на это абсолютно похуй. В дневнике же можно материться? Ну, короче, Глеб велел мне садиться с утра и писать три страницы от руки. В телефоне не считается. Не знаю, кому это вообще может помочь. Ну да ладно. Я ему обещал попробовать. Чем заполнить эти три страницы сегодня? Расскажу о себе. Глеб ведь считает, что мои проблемы из детства. А откуда же еще, когда тебе всего 20 лет? Не свалились же они на тебя прямо с неба. Глеб тот еще умник, конечно. Он, кстати, не мой
Короче, я не знаю, даже как начать рассказ о себе. Потому что я не знаю своего настоящего имени, даты рождения, я не знаю о себе вообще ничего, кроме того, что стало моей жизнью после усыновления. Можно прямо отсюда и начать.
Помню я себя в детстве плохо. Но как меня усыновили помню. Была пасмурная, холодная погода, я все ждал, когда выпадет снег, а он все не выпадал. И когда Наташа подошла ко мне в детдоме и спросила, почему я сижу грустный и не подбегаю к гостям, как все остальные дети, я ей сказал, что жду снега. Она, помню, рассмеялась и сказала, что снега в августе не бывает. Я вышел с ней за руку из детдома, когда выпал снег. С тех пор я зиму люблю больше, чем лето. Мне было тогда примерно пять лет. А день рождения Наташа мне изменила на 7 февраля. Она всегда увлекалась гороскопами и решила, что эта дата принесет мне удачу. Странно, что имя у меня так и осталось старое – Рома. Как я им обзавелся, вообще отдельная история.
Из детдомовской жизни я не помню практически ничего, кроме запахов. Отчетливо в памяти у меня осталась только вонь горохового пюре и закисших тряпок. Они зачем-то лежали в эмалированной кастрюле с мыльной водой и надписью «ср.гр.» Я вроде тогда читать не умел, но надпись запомнил. Детей и воспитателей не помню совсем.
Наташа забрала меня из детдома и сказала, что теперь я буду ее сыном. Ее и Вадима. Тот со мной практически никогда не разговаривал. Я вообще смутно его помню. Он все время был на работе, а со мной возилась Наташа. Она была тогда очень красивая. Она и сейчас красивая, но тогда мне казалось, что она просто Сейлор Мун из телевизора. У нее были длинные белые волосы (наращенные), блестящие ровные зубы (виниры), длинные ноги (свои) и красивая грудь (своя, но это не точно). Они были женаты с Вадимом год и взяли меня, потому что у Наташи в голове был образ семьи, в которой обязательно есть дети. Но у нее были какие-то проблемы со здоровьем, и потому они взяли меня, чтобы я дополнил им идеальную картинку из рекламы майонеза. И я честно старался. Но они все равно развелись.
Вот говорят, что дети из детдома – это сплошной геморрой. Я ХЗ, но как по мне, я вообще был беспроблемным ребенком. Я тихо сидел на том месте, где меня посадили, ходил за ручку, улыбался и кивал, когда это было надо. Говорить я стал поздно, но я этого не помню. Мне кажется, я всегда умел разговаривать. Просто мое мнение никого не интересовало, так что не было причин открывать рот.
Вадим работал в Газпроме каким-то начальником и редко бывал дома. Иногда мы выезжали втроем на какие-то праздники, там было много толстых мужиков в костюмах и красивых женщин. Но Наташа была самой красивой, как мне тогда казалось. Я ее почти сразу полюбил. У нее было много красивой одежды, я часто прятался у нее в шкафу, затаскивал туда шкатулку с бижутерией и представлял себя Алладином в пещере. Меня за такое всегда ругала наша уборщица тетя Даша. Она приходила убираться и иногда сидела со мной, когда Наташа уходила по своим делам. Я ее ненавидел. Именно от нее я усвоил, что я детдомовский подкидыш и от меня одно дерьмо. Но ненавидел я ее не за это, а за то, что она называла Наташу засранкой, убираясь в ее комнате. Мне было обидно за нее. Для меня она была Сейлор Мун и почти принцесса.
Когда я пошел в третий класс, Наташа развелась с Вадимом. Помню, как она подолгу сидела в ванной и плакала, а однажды собрала вещи и уехала вместе со мной на съемную квартиру. И с тех пор я ее тоже стал редко
Глеб говорит, что надо уметь быть благодарным. Это ключ к счастливой жизни. Я думаю, это бред, но за что я точно благодарен Наташе – она меня не бросила и не сдала в детдом даже после того, как я не справился со своей миссией. После развода я Вадима не видел ни разу, а Наташа вдруг резко перестала играть в дочки-матери, стала требовательной, строгой, но и более откровенной. Иногда она даже рассказывала что-то из своей личной жизни. А она у нее временами бывала очень бурной. Не то что у меня. Глеб меня недавно спросил, ревновал ли я. А я даже не знал, что ответить. Ревнует ведь тот, кто имеет на что-то право, ведь так? Я же никогда себя не чувствовал в праве на что-то.
Может, в этом моя главная проблема. Я не чувствую себя хоть сколько-то значимым, и потому не знаю, чего хочу от жизни. И ни к чему не стремлюсь. Вернее, не знаю, куда стремиться и зачем.
Учился я средне. Я вообще средний человек, самый обыкновенный. Рост 175 – средний для мужика. Волосы русые, глаза серые, особых примет нет. Мне от самого себя скучно. Однажды я решил сделать татуировку, но в тот день мастер заболел, а я понял, что ссу. И не стал делать тату.
Единственное, в чем я преуспел – я неплохо плаваю и бегаю. Но именно что неплохо. До олимпийского резерва далеко. Да и не хочу я становиться спортсменом.
На этом мои три страницы на сегодня закончены.
14 ноября
Вот и не писал я вчера свои три страницы. Просто забыл. А завтра идти к Глебу и говорить об этом. Так-то можно было не ходить. Но я Наташе обещал. Кстати, я ее мамой никогда не называл. И, по-моему, ей это даже нравится. Она же хочет, чтобы ей всегда было 20, как мне сейчас. А у такой молодой девушки не может быть взрослого сына.
Короче, вчера я поссорился с Максом. Блин, я же не сказал ничего про него в прошлый раз.
15 ноября
Я вчера отвлекся на телефон и не дописал. Сегодня хоть дописать надо. Короче, Макс – это мой бывший одноклассник. И еще я с ним трахаюсь. Еле написал это, охренеть! Одно дело это в голове держать, другое – писать.
Глеб меня однажды спросил про мою личную жизнь. Я сказал, что у меня ее нет. Потому про Макса никто не знает. Даже Наташа. Хотя она еще лет пять назад постановила, что я бисексуал. Я ХЗ как она это решила. Но у нее всегда так. Она свое мнение выдает как указ президента. Причем уже подписанный.
С Максом мы тусили еще с десятого класса. Он тогда был относительно нормальным чуваком, если не считать зеленых волос. Но в 16 лет странно, если ты без них. Тогда ты либо гопник, либо задрот. Угадайте, кто я?
Короче, в 11 классе Макс решил, что он гей. И сказал это всему классу на выпускном. Но тогда все уже были бухие, да и раньше всем насрать было. У людей мысли были о поступлении, а не о том, как и с кем Макс любит трахаться. На нас вообще в классе никто особо внимания не обращал, мы для нашей элитной школы были нищебродами – детьми брошенных богатыми мужьями одиноких баб. А я еще и детдомовский. И учусь так себе. Понту со мной общаться никакого.
Ну и после своего каминг-аута Макс ко мне подкатил. Не то чтобы я раньше не замечал его намеков, но тут его как прорвало. Херня в том, что он мой единственный друг. И гей он или пидор, мне без разницы. Мы тогда с ним в доту рубились ночи напролет. И меня больше волновало то, что мы никак не можем нормально прокачаться. Я вообще тогда основательно забил на учебу, сидел за компом сутками, на людей внимания не обращал. И потому мне было пофигу, что обо мне думают другие. А как оказалось, бабы из нашего класса уже давно нас с Максом поженили. А мы даже не заметили, потому что с нами и раньше никто особо не общался.