Роман Флобера
Шрифт:
А сейчас эти уважаемые господа приехали к нам, ну, конечно, повидать меня и отобрать девушек на работу в качестве русалок в замечательной этнодеревне. Это должны быть красивые и, что важно, умные девушки с высшим образованием и еще, как минимум, мастера спорта по плаванию.
– Пошли, пошли отсюда, – поволок я упирающуюся Веронику в сторону.
– Коль, ну погодь, пожалуйста… – заканючила она. – Это же так интересно, как это они все-таки размножаются…
– Икрометанием и почкованием! Маринк, привет, здорово, что ты здесь, быстренько объясни, пожалуйста, девушке, почему эта дама заинтересовалась русалками и что делают в Москве эти голубые братцы!
В соседнем зале уже вовсю лабали концерт. Кобзон
Может, девушки мои подружатся. Вот было бы здорово! Хорошая все-таки баба Маринка. Что же у нас не вышло-то ни фига… Стерва, конечно, но как без этого. Недавно тут услышал бредни одного знакомого. Чушь, конечно, но в этом что-то есть. Он весь в пене доказывал, что идеальные отношения между мужчиной и женщиной – это когда они любят друг друга, но при этом она считает, что, по большому счету, все мужики сволочи и козлы, а он – что все бабы дуры. И при этом они живут счастливо. А когда этот баланс нарушается, она вдруг неожиданно подумает, что не такая уж он и скотина, или у него мелькнет мысль, что, в сущности, она вовсе и не дура, – все. Баланс нарушается, и дальнейшее совместное проживание превращается в ад! Чушь, конечно, но в этом что-то есть.
Я продолжал наблюдать за фланирующей с пластиковым стаканом Голиковой. Все-таки у нее хорошая фигура! И каблуки такие впечатляющие, вроде как если выкинуть из башки этот бардак, то получается почти средь шумного бала случайно, в каких-то мирской суеты… Почти благородное собрание.
Я опять лирически вспомнил, что слушал тут намедни радио. Передача про зверюшек всяких. Вроде даже «Радио России». Так там ведущий на пальцах объяснил, почему женщины так любят обувку на каблуках. Вроде и носить тяжко и неудобно, а все равно. Оказывается, когда за счет каблуков поднимается пятка, согласно костно-хрящевому строению организма, попа у баб начинает ходить туда-сюда совершенно автономно. Без малейших усилий со стороны обладательниц этих самых задниц! А на плоской подошве им, несчастным, приходится самостоятельно вилять бедрами! Красивая какая теория! И ведь правда! Я сколько раз исследовательски наблюдал за процессом, все сходится! Может, моей-то тоже купить на праздник какой каблучище?! Пусть виляет. Правда, у нее и так попка о-го-го. Моей?! Воспитаннице! Так совсем с ума-то сойдешь! Куда же все-таки ее правда девать-то потом? И когда это «потом» наступит?! Действительно, ну зачем я с этим связался?! Жил-жрал спокойно. Может, ее усыновить? В смысле удочерить?
«Папа, папа, отведи меня пописать!» Или: «Слушай, папашка гребаный, я замуж выхожу!»
Я сплюнул на до блеска натертый старинный паркет. Проходивший мимо меня представитель лысой конфессии осуждающе закинул свою оранжевую простынку через плечо и покачал головой. Словно оправдываясь, я развозюкал слюни ботинком. Наверное, надо постепенно сваливать. Я продолжал слоняться взад-вперед по библиотечному залу. Вероника прохаживалась с Маринкой Голиковой и еще одним знакомым мне персонажем. Фимой Ивановым. Довольно полноватый, с кучерявой башкой а-ля ранний Макаревич, он олицетворял собой не часто встречающийся тип неунывающего еврея. Увидев меня, что-то вспыхнуло на его и без того сияющем лице.
– А я тебя ищу! А ты все водку трескаешь!
Я виновато развел руками, дескать, а что делать-то, трескаю. Схватив за рукав, Фима отвел меня в сторону.
– Чё хотел-то?
– Николай, я хочу с тобой, как
– Ну, обомлеть – это пожалуйста. Не вопрос! Только меня несколько смущает формулировка про «нашего». Из каких таких я, пардон, ваших?!
– Ну как же! Я все узнал. Ты же почетный узник Сиона. Это такая честь! Так что я спокойно могу говорить с тобой как сионист с сионистом! – отхлебнул водки Фима.
Я прямо заколдобился! И сразу же вспомнил душераздирающую историю, произошедшую со мной лет этак двадцать пять назад. Однажды позвонил мой однокурсник Гриша Лоськов и предложил немедленно стартовать в синагогу на улице Архипова. Я немного притух от грандиозности предложения и начал аккуратно выяснять, чего, собственно, я там забыл. Мол, конечно, уважаю еврейский народ, тыр-пыр, но, к их большому сожалению, во мне нет ни миллиграмма еврейской крови. Тем более по-гречески синагога – это собрание. А собраниями всякими меня и без синагоги задолбали!
На что Гришка обозвал меня нецивилизованным козлом и объяснил, что у евреев сегодня какой-то праздник. Типа Пурим, что ли, сейчас уже не помню. И евреи обязаны, согласно традиции, поить водкой всех, даже таких бестолковых гоев, вроде меня. Я молниеносно все понял и полез собираться.
Так вот, приходим, и правда – вся улица Архипова запружена народом. Народ прыгает, веселится, и действительно всем наливают водку. На всякий случай я с собой тоже прихватил одну бутылочку, памятуя о популярной народной мелодии, где пьют евреи четвертинку на четырнадцать персон!
Не тут-то было! Я с Гришкой немедленно засосался в водоворот событий и сам через несколько минут прыгал как оглашенный, только успевая принимать вовнутрь протянутые мне со всех сторон стаканы.
Часа через два подоспела милиция. И повязали, конечно, меня. Ну, и еще одного еврея. И больше никого. Самое интересное, его отпустили через шесть секунд. А меня потащили разбираться. Аккурат напротив синагоги находилась заброшенная трансформаторная будка. Там располагался временный кагэбэшный штаб по контролю за еврейскими праздниками. Меня пытали часа три. Их, видимо, сильно заинтересовал вопрос, как русский по паспорту и по роже человек мог так лихо хороводить на еврейском празднике?!
Я пытался отбазариться, привычно заканючив, что, мол, проходил мимо, тут случайно налили, а я, не разобрав, выпил. На что комитетчик в гражданском плюнул и заорал:
– Да ты же сам, долботреск, уговаривал меня выпить за здоровье Голды Меир и еще приговаривал, Царствия ей Небесного, пусть земля ей будет пухом!
Тут я понял всю тщетность бытия и покорно подписал все бумажки. Но самое интересное даже не в этом. Когда я вышел из трансформатора, меня уже поджидала делегация евреев. Они шумно приветствовали мое возвращение на волю. Трясли руки, обнимали и целовали. Потом выступил какой-то главный и от лица всего еврейского народа поблагодарил меня за несгибаемое мужество в борьбе за права народа Израиля. И что он уже позвонил в посольство Голландии, его сразу соединили с тамошним кем надо в Израиле. И меня внесли в список почетных узников Сиона, как человека, пострадавшего от советской власти за идеи сионизма! И теперь я хоть завтра могу иммигрировать в Землю обетованную, где меня встретят с распростертыми объятиями!
Я уже не буду вспоминать, какими жуткими возлияниями мы отметили это славное событие, но та сценка столетней давности мгновенно пролетела у меня перед глазами. Неужели вся эта чушь до сих пор хранится в каких-нибудь израильских архивах?! Иначе откуда Фима узнал об этом?! В честности евреев, вносивших меня в списки, я не сомневался.
Между тем Фима продолжал:
– Дело наисерьезнейшее. Я ерундой не занимаюсь. Ты меня знаешь.
Я хмыкнул:
– Ну и?..
– Есть конфиденциальный разговор.