Роман на крыше
Шрифт:
– Право не знаю… – начала Молли.
– Чего ты не знаешь?
– Вы не находите, что уж больно он чопорный?
– Чопорный?
– Ну да, точно он весь туго накрахмален.
– Я не понимаю, что ты хочешь сказать. Но если ты думаешь, что у лорда Хэнстантона превосходные манеры, то я вполне согласна с тобой.
– Я далеко не уверена в том, что люблю людей с превосходными манерами – задумчиво возразила Молли. – Вы не находите, что человек робкий и застенчивый может быть вполне привлекательным?
Она умолкла, несколько раз переступила с ноги на ногу, а потом мечтательным голосом
– Мужчина, за которого я хочу выйти замуж, должен быть невысокого роста, худощавый, с добрыми карими глазами, который осмеливается лишь издали глядеть на тебя, который так застенчив, что боится заговорить с тобою. А когда ему, наконец, предоставляется удобный случай для этого, он запинается, краснеет, издает ужасно забавные звуки, спотыкается и делается похожим на ребёнка…
Миссис Вадингтон медленно поднялась со стула, точно грозовая туча, нависшая над мирными полями.
– Молли! – крикнула она. – Кто этот молодой человек, о котором ты говоришь?
– Что вы, мама, ни о ком я не говорила! Я только рисовала себе в воображении!
– А! – произнесла миссис Вадингтон с большим облегчением. – Но, по твоим словам, можно было подумать, что ты знакома с ним.
– Как вы могли даже подумать?
– Я надеюсь, что, если найдется такой молодой человек, который будет глядеть на тебя, издавать забавные звуки и спотыкаться, ты не станешь обращать на него внимания.
– Ну, разумеется!
Внезапно миссис Вадингтон вздрогнула.
– Весь этот вздор, который ты говорила, совсем выбил у меня из головы все мысли о твоем отце. Скорее одевайся и сейчас же отправляйся к нему. Постарайся урезонить его. Если он откажется присутствовать на обеде, нас окажется тринадцать и тогда, конечно, все пропало.
– Я через несколько минут буду готова. Где сейчас папа?
– В библиотеке!
– Я сию минуту спущусь к нему.
– А когда ты кончишь говорить с ним, зайди в гостиную и поболтай с лордом Хэнстантоном. Он там совершенно один.
– Хорошо, мама.
– Мамаша, – поправила ее миссис Вадингтон.
– Хорошо, мамаша! – повторила Молли.
Мисс Вадингтон принадлежала к числу послушных, хороших девушек.
Молли Вадингтон была не только хорошей и послушной девушкой, она умела также убедительно говорить. И лучшим доказательством этого может послужить тот факт, что, когда стрелки показывали восемь часов десять минут, к дверям, которые вели в гостиную в доме номер шестнадцать по Семьдесят Девятой улице, спускался краснощекий человечек с курчавыми седыми волосами и с хмурым выражением лица. Это и был мистер Сигсби Вадингтон, одетый хотя и небрежно, но все же, как подобает джентльмену, готовящемуся присутствовать на званом обеде. Остановившись в дверях, Сигсби Вадингтон посмотрел на слугу Ферриса вызывающим, уничтожающим, презрительным взглядом.
Каждое достижение заслуживает, чтобы его описали подробно, а потому не безынтересно заметить, что Молли Вадингтон вошла в библиотеку, где находился ее отец, ровно без семи восемь. В восемь без шести минут и сорока пяти секунд она принялась уговаривать отца, в восемь без шести минут Сигсби Вадингтон начал сдавать позиции. В восемь без трех минут он был загнан в тупик. В восемь без одной минуты он поклялся, что ни в коем случае не уступит, и, конечно, уступил.
Мы не станем вдаваться в мелкие детали тех доводов, которыми Молли сумела воздействовать на отца. Если горячо любимая дочь говорит отцу, что давно уже ждет знаменательного дня, на котором должен присутствовать интересующий ее человек, что она даже сшила платье специально для этого случая, но все пойдет прахом, если он, отец ее, откажется присутствовать на обеде – у человека, который и после этого не сдастся на уговоры, в груди не сердце, а камень.
У мистера Вадингтона сердце ни в коем случае не было из камня. Правда, многие сведущие люди утверждали, что лоб у него медный, но насчет его сердца никто не мог сказать ничего дурного.
Ровно в восемь он был уже в своей комнате, где принялся напяливать на себя смокинг, а в восемь часов десять минут, как видите, он уже стоял внизу и смотрел на Ферриса уничтожающим взглядом.
Сигсби Вадингтон мысленно отметил, что Феррис похож на огромную бородавку.
Феррис мысленно отметил, что мистеру Вадингтону следовало бы постыдиться и не показываться на людях в таком галстуке.
Но мысли-это еще не слова. И Феррис вслух произнес следующее:
– Коктейль, сэр?
A Cигсби Baдингтон вслух ответил:
– Угу! Да поживее!
После этого диалога наступила пауза. Несмотря на коктейль, мистер Вадингтон все еще продолжал злобно глядеть исподлобья, а Феррис снова превратился в мраморное изваяние и, по своему обыкновению, стал перебирать в памяти воспоминания своих юных дней.
– Феррис! – произнес, наконец, мистер Вадингтон.
– Что прикажете, сэр
– Вы когда-нибудь были на Диком Западе, Феррис?
– Нет, сэр.
– У вас было когда-нибудь желание поехать на Дикий Запад, Феррис?
– Нет, сэр.
– Почему? – пожелал узнать мистер Вадингтон, и его лицо тотчас же приняло воинственное выражение.
– Насколько я понимаю, в западных штатах Америки совершенно отсутствует всякий комфорт, а общество далеко не соблюдает общепринятых манер порядочных людей.
– Дорогу мне! – не выдержал мистер Вадингтон и кинулся к выходной двери.
Он чувствовал, что задыхается в этом доме. Его тянуло скорее на свежий воздух. Душа его жаждала побыть хотя бы в течение нескольких кратких мгновений наедине с безмолвными звездами.
Будет смешно отрицать, что в этот момент мистер Сигсби Вадингтон находился в весьма опасном настроении. История народов показывает, что самые страшные восстания происходили именно там, где люди были особенно притесняемы. И то же относится к отдельным личностям. Нет ничего страшнее внезапной ярости мужа, находящегося под башмаком у жены, когда он вдруг поднимает знамя восстания. Даже миссис Вадингтон готова была признать, что, как ни легко ей было держать в руках мужа при нормальных условиях, он становился совершенно неукротимым, когда на него находил припадок, и тогда его по степени бешенства можно было сравнить лишь с диким слоном. Миссис Вадингтон принимала все меры к тому, чтобы в таких случаях не попадаться на его пути, пока у него не унималась глодавшая его лихорадка, только потом она, как следует, отчитывала его.