Роман, написанный иглой
Шрифт:
Попали мы с Фазылом в четвёртую роту, первого батальона, и с ходу взяли нас в такой оборот, что только держись! Строевая подготовка, политическая, изучение уставов, материальной части, огневая подготовка, тактика, марш-броски и прочее и прочее.
Честно признаюсь тебе, милый Соловейчик: поначалу я совсем духом пал. Фазылу хоть бы что, а я вконец изматывался. Ты же знаешь, физическим трудом я совсем не занимался. Окончил школу, учительские курсы, возился с ребятишками — первоклашками, второклашками. Вот и вся моя трудовая биография. Разве что иной раз помахаю в своём садике кетменём, подправлю грядки. А тут вдруг приказывают вырыть окоп полного профиля! Велят пробежаться с винтовкой
Веришь ли, дорогая, сперва страшно стало. Не осилю, опозорюсь! Ребята надо мной посмеиваются. Единственное успокоение — вижу, что и у них язык на плече. Однажды попал в глупейшее положение. Вывели нас за город, заняли мы оборону от воображаемого противника. Фазыл и я — расчёт ручного пулемёта. Устроили мы окопчик. Сыро в нём, грязно. Я и постелил под себя свою старую куртку, которую ещё из дому привёз. Лежу. «Противника» нет и нет. Зато появился наш взводный лейтенант Смирнов. Увидел — онемел от изумления. «Это шшшто такое? — показывает на постеленную куртку. — Курсант Шакиров, вы воюете или на пляже нежитесь?»
Начал я было объяснять, мол, зачем без нужды обмундирование пачкать, то да сё, а взводный нежно так говорит: «Сегодня вы, курсант Шакиров, куртку под себя постелили, завтра и вовсе с периной воевать отправитесь, Три наряда вне очереди». «Есть три наряда вне очереди», — отвечаю и чувствую, что лицо у меня всё пылает от стыда. Хотел лейтенант сказать мне ещё несколько тёплых слов, но, к счастью, «противник» пошёл в атаку.
Наш батальон хорошо действовал, и у меня, как потом говорил лейтенант Смирнов, всё ладно выходило. Внимательно следил за ориентирами нашего «Дегтярёва». (Справа отдельное дерево, слева — круглый камень), замечу малейшее шевеление в полосе нашего огня — Фазылу об этом, а он — та-та-та-та… та-та-та. Зрение у меня хорошее, знаешь ведь. Потом наш батальон контратаковал, и мы с Фазылом даже пленного захватили. Вернее, Фазыл его сграбастал, а я лишь винтовку того парня приволок. Но похвалили нас обоих.
После учений шум, смех. Я же ни рукой, ни ногой пошевелить не могу — так устал! В клубе кинофильм собираются крутить. Ребята зовут. Куда там! Есть и то не хочется. И вновь меня сомнения грызть стали. Вспомнил, как не смог перепрыгнуть через метровое препятствие. Все курсанты раз — и готово, а я носом зарылся в землю, шишку на лбу набил.
Сижу грустный. Вдруг является старшина. «Шакиров, к комбату. Живо, одна нот здесь, другая — там».
Прибегаю в штаб батальона, докладываю, всё честь честью, как по уставу. Майор Белоусов оглядел меня с ног до головы, хмыкнул. Это означает, что он доволен. Ну, и я, конечно, доволен. И вдруг комбат говорит: «Всё грустите, Шакиров?» Я оторопел, не знаю, что отвечать. Он тогда улыбнулся и продолжает: «По дому грустите?» Тут я отвечаю: «Никак нет, товарищ майор, не грущу». Он смеётся: «Своего командира обмануть хотите? Не выйдет». Ну и я улыбнулся: «Извините, товарищ майор, грущу, но как все, в пределах нормы». — «Отчего же товарищей сторонитесь, даже в кино не ходите? Курсант вы толковый, я вами доволен. Может, устаёте? Так это не беда. Натренируетесь, привыкнете. А если что иной раз и не получится с непривычки — нe беда. Москва и та не сразу строилась. Понятно?» «Понятно», — отвечаю. «Вот и хорошо. А сейчас есть у меня поручение. Срочно надо доставить пакет в полк. — Он назвал полк. — Задание ясно?. Так-так… Пойдёте вместе с вашим земляком курсантом Юнусовым».
Отправились мы. На, улицах темень, хоть глаз выколи. Вдруг слышим женский крик: «Помогите!» Бросились мы с Фазылом на помощь. Две тени метнулись прочь, Фазыл со всех ног — за ними, я за Фазылом. Толком и не помню, как мы задержали бандитов. Но задержали. Правда; у меня синяк
Дальше всё как в плохонькой книжке получилось. Две женщины, которых бандиты пытались ограбить, благодарят нас. Что за чудеса! Пожилая женщина… Да ведь это тётя Фрося, мы с ней в поезде ехали. Узнала она нас, расцеловала, показывает на молоденькую девушку: «Знакомьтесь, сыночки. Это дочка моя, Катя».
Тут, наконец, подоспел комендантский патруль. Доставили нас всех в комендатуру. Составили протокол. Пошли мы тётю Фросю и Катю провожать. Вижу, мой Фазыл сам не свой, мямлит что-то, отвечает невпопад. «Что с ним? — думаю. — Может, много крови потерял?» А потом сообразил. Не бандит ему рану нанёс, а Катя! Прямо в сердце. Вот как.
И когда он только рассмотреть её умудрился? Ведь темень кромешная. Проводили мы их до дому. Тётя Фрося говорит: «Сыночки, чего на морозе стоять? Холодно и темно. Заходите. Федя, тебе руку как следует надо перевязать». Федя! Это она так Фазыла окрестила, на русский манер. Ну, зашли мы, чаю выпили. Катя и в самом деле хорошенькая, белокурая такая, маленькая. Учится она на курсах медсестёр и поэтому намотала на «Федин» кулак километра полтора бинтов. С боксёрскую перчатку кулак стал.
Тут я должен тебе признаться, что из-за этого новоявленного Феди мы засиделись и тем самым нарушили свой воинский долг. Пакет-то не отнесли. Вспомнили — перепугались, и давай бог ноги!
Всё, однако, обошлось. Даже героями прослыли. За бандюг — благодарность в приказе. Фазыл несколько дней не ходил на занятия, руку пораненную лечил. И через день к воротам училища Катя приходила, с разными гостинцами. Фазыл отнекиваться, а Катя — ему: «Это не я. Это мама. Пироги вкусные, с патокой. Вам надо поправляться». Уговорила. Должен тебе сказать, что пироги с патокой очень вкусные.
Смотрел я на Фазыла с Катей, издали слушал, как они между собой воркуют, и завидовал. Им хорошо, через решётчатую ограду разговаривают. А ты, Соловейчик родной, далеко-далеко. Только в письмах утешение. Да только писать часто нет возможности.
А послушала бы, Мухаббатик, о чём только они не толковали! Всякие пустяки. Она — ему: «У вас в Узбекистане, я слышала, очень много садов, верно?» «Верно, отвечает, очень много. Не хватает лишь такой прекрасной розы, как вы, Катенька». — «Ой, я больше никогда не приду к вам!» — «Катюшенька, не сердитесь, на Востоке принято сравнивать прекрасную девушку с розой». — «Ах, значит, я, по-вашему, прекрасная? Ловелас вы, вот кто». — «А «ловелас» — это хорошо или плохо?» и т. п.
И до того мой друз голову потерял — и смех и грех. Однажды приносят письма. Я, конечно, тут как тут, еле дышу… Слава богу, есть!.. Читаю, начитаться не могу. Спасибо тебе, родная. Вдруг — голос Фазыла: «Почитай, Рустамджан, что из дому пишут». Я, разумеется, всего читать не стал, выбрал. О том, что ты стала бригадиром, о том, как моя мамочка живёт, о подвиге твоей подруги Азизы. Действительно, героиня. Жених погиб на фронте, но она, стиснув зубы, вся ушла в работу, стала лучшей из лучших сборщиц хлопка. Удивительная воля!
Слушал Фазыл, слушал и говорит: «Умница у тебя Катюша, молодец». Я сперва не сообразил, в чём дело, спрашиваю: «Кто?» Он повторяет «Умница твоя Катюша», и как покраснеет! Понимаешь, от от великой своей любви решил, что все девушки мира — Катюши. И, пожалуй, Фазыл прав. Только не Катюши — все девушки мира, а Мухаббат. Ведь верно, да?..
Мухаббат улыбнулась. Милый Рустамджан! За это я тебя и люблю — за простодушие, за такую светлую человеческую наивность. Мужайся, родной, помни: даже за самой чёрной тучей — солнце!