Роман о Лондоне
Шрифт:
По всеобщему мнению, неспроста он ел этот зеленый перец. Быть может, сексуальные проблемы? — шептала Пэтси. И почему он ежедневно поглощает столько огурцов? В Англии склонны мистифицировать целебные качества разных растений, иным из них приписывая свойства эротического возбудителя. Здесь каждый верит в какую-нибудь лекарственную траву или плод: желудочного, мочегонного или профилактического свойства. Широко ведется торговля лекарственными травами. Многочисленные общества пропагандируют лечение травами. Отварами. Англичане заглатывают бесчисленное количество порошков из лекарственных трав. А после еды сосут лекарственные ароматизированные пастилки. Для освежения рта.
Надо было спасаться от насмешек и любопытства, и герой нашего романа с наступлением тепла перекочевал обедать в крошечный сквер неподалеку от лавки. Во дворе маленькой церкви. Репнин ежедневно проходил мимо нее по дороге на работу. Церквушка, как и всё тут, носила имя святого
Наспех перекусив, Репнин торопился попасть в какой-нибудь музей. Вход в музей был бесплатный. Там его ждали Рембрандт, Гойя, Мане. Хотя несравнимо с Эрмитажем, но и здесь они так много говорили сердцу после его скромного обеда. В их обществе он забывал, где живет и для чего.
А вечером жена расспрашивала, как он провел полдень. Она все чаще тревожилась, замечая в муже очевидные перемены с тех пор, как он поступил на работу. Нередко он замыкался в себе и молчал. А если и делился с ней своими мыслями, то тогда она пугалась их неожиданному повороту, непривычным словам. Иной раз ловила на себе его взгляд, словно идущий откуда-то издалека. С ужасом обнаружила она, что муж ее стал теперь другим и в любви, столько лет согревавшей их брак. Как будто иссякла в нем безграничная нежность. Да и сама его страсть, дикая, азиатская, как она ее называла, страсть, которую он испытывал к ней на протяжении всех этих лет, казалось, утратила прежнюю силу. Изнемогая от желания, она металась по постели, требуя все новых наслаждений, но чувствовала, как слабеют его объятия. И потом, постепенно приходя в себя от его поцелуев, она думала о том, что он целует ее, как ребенка, не как женщину. И смотрит на нее, лежащую подобно Леде, каким-то рассеянным взглядом. Он по-прежнему все такой же внимательный, это правда — постоянно спрашивает, не может ли ей помочь с чертежами, которые она делала для школы моделирования, — но вместе с тем он такой рассеянный. Однажды утром он признался: даже если бы ему вернули прошлое, ему больше не хочется жить. Перепуганная, она стала доказывать с комичной назидательностью — он, мол, должен чувствовать себя счастливее многих лондонских миллионеров, имея такую красивую жену. Другие на его месте чувствовали бы себя счастливыми. На несколько мгновений она задержалась голая перед зеркалом, стройная, сильная, с прелестными формами женщины, не имевшей детей. Он остановил на ней свой взгляд, и она уловила в его глубине темный и мрачный огонь — но нет, это не был огонь желания, вызванный ее красотой, это была тень каких-то внутренних, потаенных страданий. Она бросилась к нему.
— Ты грустишь, — сказала она, ласкаясь. — Грусть овладела тобой.
Вначале подавленное его состояние она объясняла свалившимися на него заботами. Незнакомая работа, новые обязанности. За один фунт в день — при написании знак фунта имеет очертания виолончели или арфы, легкость линий скользящей по льду фигуристки. Он вырос в княжеской роскоши, юность провел за границей. В полку вращался в кругу необузданных княжеских сыновей. Она представляла себе этот круг, эти дикие забавы. Она впервые увидела его подавленным, когда он получил место чертежника в Праге, при одном министерстве, куда его устроили из снисхождения к бывшему русскому офицеру, аристократу. Снизошли к его бедственному положению. Впрочем, тогда они еще прекрасно жили и вели себя вполне легкомысленно. И потом, переехав из Праги в Италию, они пользовались помощью русского Комитета. В Париже им пришлось заплакать в первый раз. Поссорившись с генералами, он не мог подыскать себе ничего более пристойного, чем роль смешного театрального красавца казака, открывающего двери посетителям. В ночном баре. Но и там они все еще были счастливы. Он никогда не давал ей повода к ревности. У них было много друзей. Жизнь стала намного труднее после того, как они переехали в Лондон. Помощь приходила все реже и постоянно уменьшалась. Вспыльчивый нрав Репнина тоже давал себя знать. В конце концов он был низведен в ранг учителя в школе верховой езды, но и тогда их существование все еще было сносным. Он оставался ей верен. Никогда не искал связей с другими женщинами. И лишь с недавних пор стал уговаривать ее переехать к тетке в Америку. Она не соглашалась. Ждала — ему было обещано хорошее место, как только он издаст в Англии свою книгу об охоте в Сибири и альпинизме на Кавказе. Книга вызывала интерес. Но таким печальным, как сейчас, она никогда еще его не видела. Что-то в нем сломалось. Да и к ней он явно охладел. Случалось, она сама к нему льнула, искала его ласки, а в ответ
Прежде всего она принялась, сжимаясь от страха, выведывать, не появилась ли в его жизни какая-нибудь женщина. Что там происходит, в этом его подземелье? Что за девушки работают в лавке Лахуров? В чем причина его перемены? На все ее расспросы он отвечал односложно, с раздражением и досадой.
И вместо того, чтобы с помощью уловок обнаружить в его жизни какую-нибудь женщину, она обнаружила маленькую церквушку святого Иакова, приют его одиноких обедов, разрушенную во время войны и до сего времени не восстановленную. Церквушка пустовала. Полая раковина, выброшенная на берег океана. По преданию, церквушка дала когда-то Англии трех кентерберийских архиепископов, теперь на ее восстановление собирали пожертвования. Во дворе церкви разбит небольшой сквер. Мемориальный сквер в память о тех, кто отдал за Англию свои жизни в первой мировой войне. А чем они пожертвовали для России? Что дали России Волконский, Шульгин, Воронцов, да и сам он, Репнин? Он ежедневно приходит в этот сквер в надежде найти пустую скамейку. Здесь он обедает.
— Иной раз мне кажется, я в Париже, жду тебя, Надя, на скамейке. Как будто бы мы с тобой собрались куда-то пойти, но я и сам не знаю куда.
— Где находится эта церковь? — несколько раз спрашивала она его.
— Напротив отделения полиции для иностранцев, на той улице, где ресторан «Мартинез».
Вот они, его любовные связи — церквушка, ресторан, это с ними он изменяет ей, словно бы имеет женщину на стороне.
— Помнишь, каким он был, когда мы только приехали в Лондон? Мы туда часто отправлялись с нашей компанией танцевать пасодобль. Чтобы позабыть убитых и раненых, а их было достаточно. Однажды ночью бомбежка была особенно жестокой. Они лежали на асфальте, на углу, их запихивали в кареты «скорой помощи». А теперь я сижу у разрушенной церкви напротив того места и вспоминаю обо всем, что с нами было, с тех пор как мы покинули Россию. Почему все это было? Триста лет назад эта церковь была любимым местом встречи лондонцев. Теперь она стоит пустая. После грандиозного пожара в семнадцатом веке, буквально опустошившем Лондон, церковь была наполнена людьми. А ныне в Лондоне не помнят обстрелы первой мировой войны. О них забыли. Все разговоры крутятся вокруг этой войны. Я и не знал, что творилось здесь в ту, первую войну. Да и кому охота вспоминать.
— Но это же естественно, Коля. Так всегда было. И всегда так будет. Но зачем ты ходишь в этот сквер, если тебя это так расстраивает?
Муж смеется в ответ. Все в порядке. Его ничто больше не может расстроить. Он просто гуляет по Лондону, наблюдает, прислушивается. Иной раз с ним приключаются странные вещи. Когда-то он по случаю купил в Милане бронзовую медаль. Его восхитил выбитый на ней профиль. Он все мечтал встретить человека с таким профилем. И вот он его встретил и теперь часто его видит. И даже знает его имя. Grinling Gibbons. Он создал фонтан возле той церквушки, где Репнин обедает.
— Как, ты сказал, его зовут? — переспросила Надя, произносившая английские имена на французский манер.
— Какая разница. Его давно уже нет в живых.
Она посмотрела на него с испугом и изумлением.
— Что за глупые шутки?
— Не такие уж глупые. Он явился за мной в Милан. И ждал в Лондоне. (Репнин впал в уныние, когда в первый раз сел на трехногий табурет в лавке Лахуров. Не пристало князю сидеть на табурете, — он надеялся занять в жизни совсем иное место. Не в Лондоне. Но постепенно он смирился с мыслью, что ему предстоит просидеть на этом табурете до самой старости.)
— Не надо думать о прошлом, Ники. Это так страшно. Не надо изо дня в день растравлять себя тоской по прошлому.
Он ни о чем не жалеет. Все, чего они лишились, кроме самой России, не стоит ни единой слезы.
Она бросает на него быстрый взгляд, исполненный страха, но молчит. Ее черная кошка, перескочив через ноги, бежит к окну. Кошка выросла и больше не ластится к хозяевам. Спит возле камина и потягивается, проснувшись. Смотрит в окно на улицу, но выскочить наружу не пытается. Солнце пригревает все сильнее, и кошке нет дела до хозяев.
Там, за окном, на деревьях стали лопаться почки.
Надя очнулась и, торопясь, начала рассказывать ему о своих успехах в моделировании — ей пророчат будущее великой модельерши. Они понятия не имеют, что мать ее княжеского рода, а отец прославленный генерал. У нее поразительная фантазия модельерши, особенно удаются ей вечерние туалеты, так что директриса школы, француженка, через год-другой обещает послать ее в Персию или Индию, где она сможет зарабатывать огромные деньги, одевая супругу какого-нибудь махараджи. В школе учатся обедневшие англичанки, вдовы и сироты, есть также жены дипломатов, которые находятся не у дел. Но никому, кроме нее, не предсказывают такое блестящее будущее.