Роман о Лондоне

Црнянский Милош

Первые признаки весны вселили бодрость в чету иностранцев, обосновавшихся в одном из тупичков Милл-Хилла, в доме майора по фамилии Holbrook. Жена Репнина распахивала окна по утрам. Приток денег в этот дом, где обитал русский со своей женой, ощущался буквально во всем, хотя он и получал всего один фунт в день. Молочник оставлял перед их дверью молоко. Почтальон каждое утро сбрасывал с велосипеда газеты перед их домом. Из трубы у них, как и у всех других, каждое утро шел дым. А по вечерам жена Репнина дожидалась мужа у камина. Веселая. И никогда еще не была она такой красивой, как в тот год, и такой страстной в постели. Правда, она огорчалась всякий раз, когда расспрашивала мужа о том, как ему работается на новом месте. Но потом забиралась к нему на колени и сидела в его объятиях у камина, в котором по вечерам пылали догорающие угли. Как много значит

для Лондона огонь в очаге — он словно горячее сердце соединяет многие семьи, которые давно бы распались без него. Ибо и на этих островах столь часто семьи разъедают склоки и ненависть, чью природу никому не удается объяснить. Лондонское радио регулярно, вечером, утром и в полдень, посылает в пространство призывы к такому-то и такой-то немедленно обратиться в такую-то и такую-то больницу, поскольку их отец или мать находится, по выражению медиков, «в критическом состоянии». (Иными словами умирает.) Из этих звучащих в эфире призывов каждому становится ясно: такой-то и такая-то годами не видели своего отца или мать и вообще не знают, где они находятся. Супружеские пары, тихо разойдясь в один прекрасный день, встречают друг друга лишь перед смертью. Дети бросают своих родителей, а после годами не интересуются ими. Какая-то порча давно уже завелась в лондонских семьях. Зажженный камин по вечерам, озаряющий дом отблесками пламени, и тот не означает счастья; это знак, что наступили сумерки и стало холодно. Дела закончены. Не гарантирует он также и того, что все домашние соберутся у огня. Зависть, озлобленность, замотанность, скука и секс давно уже подточили изнутри основы множества лондонских брачных союзов. И вот каждый забился в свой угол. Каждый по-своему сходит с ума. Другое дело семейная пара иностранцев, поселившаяся в убогом домишке майора в Милл-Хилле, — их каждый вечер можно было видеть вдвоем у камина и в месяце апреле.

Обычно жена дожидалась возвращения Репнина в садике перед домом. Испытующе и тревожно вглядываясь в него, сетовала: разве этого они ожидали, когда ехали в Лондон? Неужели и впрямь такая доля уготована бывшим союзникам Англии, русским офицерам? Корпеть день-деньской в подвале, наполненном смрадом подметок, кожи и потных ног? Нет, это ужасно! Разве они уже не наказаны тем, что лишились родины, лишились России? Напрасно пытается муж ее разубедить: он примирился со своим положением и оно не представляется ему ужасным. Должно быть, он отупел от невзгод. Теперь ему часто кажется, будто они приехали в Лондон вчера, а не шесть лет назад. Все герои Диккенса, Свифта, Блейка — любимых писателей его отца — проводили свои дни точно так же в подвалах. В Лондоне повсюду, в самом его центре, существуют подвалы, где трудятся люди. Они полны призраков прошлого. Сердце Лондона бьется в подвалах.

Просто он от нее скрывает, как ему тяжело!

Да нет же, он ничего не скрывает. Вначале он тоже думал о том, как вредно для здоровья работать в подвале. Опасался холода. Или жары. Но в подвале, оказывается, стабильная температура. И вообще там вполне сносно. В подвале царит весна, на ее небосводе вечная тишина и покой. Одно плохо — зрение он себе быстро испортит. Электрическая лампочка весь день слепит ему глаза. Как будто она горит у него в голове или на лбу. Придется не откладывая купить себе очки, а ведь до сих пор у него было такое прекрасное зрение.

Жена в первый раз напоминает ему о его возрасте. Она уверена, ему там нелегко. Не место ему в этом подвале. Он передергивается и смотрит на нее с удивлением. И говорит, усмехаясь: счастье, что он нашел хоть какой-то заработок. Да и люди, которых он узнал в подвале, ничуть не хуже многих его прежних знакомых, а может быть, и более заняты. Переписка с заказчиками фирмы по поводу туфель позволила ему увидеть человеческое общество совершенно в ином свете. Теперь ему многое известно о женщинах такое, о чем он раньше не подозревал. Со многими у него завязалась оживленная переписка. Но есть и такие, которые приходят переговорить с ним лично. Одна заказчица спросила, правда ли, что он потомок русских князей. Другая разыграла вчера жуткую театральную сцену.

Это жена одного богача, владельца чайных, они у него в Лондоне на каждом углу. Мультимиллионер. Супруга его вошла в опасный для женщины возраст. Ей перевалило за сорок. Фурией ворвалась она в лавку. С дикими воплями металась по подвалу, доказывая всем и каждому, что заплатила за пару крокодиловой обуви, но потеряла квитанцию. Репнину не удалось обнаружить каких-либо следов оплаты в расчетных книгах, оставленных ему мосье Жаном. Он попался как кур в ощип. Дама истерично верещала. Она метала громы и молнии. И напоминала разъяренную Медею. Шляпка у нее сбилась набок, и когда

она вытащила шляпную булавку, он не на шутку испугался, как бы она не выколола ему глаза. Она была вне себя. Это было забавное представление.

История, рассказанная мужем, страшно насмешила Надю, но Репнину было не до смеха. У него из-за этой безумной могут быть большие неприятности. Так ему и сказали. В том обществе, где он теперь вращается, не меньше драматических конфликтов, чем в прежнем их петербургском кругу. Здесь каждый день происходят какие-то невероятные вещи. Он словно бы прозрел и совсем другими глазами взглянул на этот город со всеми его обитателями мужского и женского пола. Мир устроен отнюдь не лучшим образом.

Теперь, например, он знает, какое потрясение переживает женщина на пороге старости. Говорят, у Пэтси раньше было столько любовников, сколько, пальцев на руках. В конце рабочего дня ее всегда поджидал у лавки какой-нибудь мужчина. Она посещала театры, танцевальные вечера, а по понедельникам ей случалось проснуться в отеле, на берегу моря, в Брайтоне. Теперь она уже в возрасте, и перед лавкой после работы никто ее не ждет. В лавке по утрам она появляется не такая веселая, как бывало когда-то. Мужчины больше не заглядываются на нее. Когда лавка закрывается, Пэтси берет свои пакеты с холодным ужином, купленным во время обеденного перерыва где-нибудь поблизости, и тихо, точно тень, удаляется вниз по улице. В полном одиночестве она идет до станции подземки, а после едет до дома час или два. Живет она далеко. Дома ее дожидается, как говорят, один только старый кот.

Он даже не подозревал, сколько в Лондоне таких женщин.

Сандра, все зовут ее Бэби — ей не сравнялось еще и двадцати, — приехала сюда, по слухам, из Брюсселя следом за каким-то мужчиной. По матери она француженка, родилась в Париже. Отца своего не знает. Ей дано разрешение на трехмесячное пребывание в Лондоне, но она не имеет права искать здесь место и заработок. Недавно ей сообщили из полиции, что виза истекает. Продление дать ей не могут. Сандра была в отчаянии. Он ей помог.

Каким это образом? — взглянула на него жена с недоумением.

Да очень просто. Все советовали девушке скрываться, изменить имя, заполнить новую анкету, фиктивную. Он посоветовал ей написать в полицию сентиментальное письмо. Он сам ей его сочинил. Она получила продление. На три месяца.

Какое странное участие к этой девице — поморщилась его жена.

Просто он ее пожалел. Такая молодая и красивая, а помочь ей некому. Она сейчас стоит перед дилеммой: выбрать ли ей богатого старика или молодого актера — так ему пояснила мисс Мун. Ему пришлось убедиться, что хваленая лондонская полиция нисколько не лучше других. Там бьют. Напротив дома, где живет Ордынский, полицейский участок. Оттуда доносятся вопли избиваемых арестантов. В то же время, по его наблюдениям, полиция охотно клюет на сентиментальную наживку. Конечно, этим пользуются, чтобы их провести. Он и посоветовал девушке написать, как ее тяготит, что она, англичанка по отцу, а француженка по матери, родилась в Париже. В Лондон она приехала потому что любит родную землю своего отца Она восхищается Лондоном, с беспримерной храбростью перенесшим пожары войны. В Париже у нее старенькая мать. Сейчас она восстанавливает свое знание английского языка, позабытого в детстве. Это ей необходимо для того, чтобы поступить няней в какую-нибудь английскую семью, проживающую в Париже.

Какая несусветная чушь, какая глупость, язвительно заметила его жена. Возможно, согласился муж, просто он посочувствовал девушке в беде. Будь это в его силах, он бы вообще совсем по-другому устроил и этот мир, и полицию. Слишком много вокруг несправедливости и гнусности. Но все это в данном случае не имеет значения. Главное, Сандра на три месяца сохранит за собой заработок и, надо думать, за это время решит свою дилемму.

— Как?

— Это меня не касается. Тут мое дело сторона. Я отношусь к этой девчушке так, как мог бы относиться к своей дочери. Я ее жалею.

— Интересно, мисс Мун тоже возбуждает в вас такое же горячее участие?

— Мисс Мун для меня загадка. Эта девушка из состоятельной семьи, владелица собственной яхты. Правда, небольшой, но все же собственной. У нее, несомненно, будет и большая. У этой девушки нет сердца, но есть характер и красивое лицо, напоминающее маску. А во время войны она действительно носила голубой морской берет, который мне страшно нравился. Днем она обедает с офицером. Но вечером ее ждет элегантная машина без водителя. Куда она уезжает — никто не знает. У нее своя жизнь, но она в нее никого не допускает. Когда Мисс Мун спускается в подвал, юбка у нее вздымается на сквозняке. Она ее поправляет и презрительно смотрит на меня. Мисс Мун расспрашивала меня о тебе.