Роман о Лондоне
Шрифт:
— Я вам так и говорила — англичане лучшие мужья на свете, — заявляет на это его жена.
Выйдя на станции «Пикадилли», он идет до нужной ему улицы пешком — когда-то здесь кутил и играл в карты восемнадцатый век, а Байрон стяжал себе славу. У входа в лавку он каждый день застает уборщицу — стоя на коленях, она моет с мылом ступени мраморной лестницы. Женщина неизменно говорит ему: доброе утро. А он отвечает: сегодня прекрасная погода. Это Мэри.
Когда он спускается в подвал к мосье Жану, старшая продавщица по имени Пэтси приносит ему почту. Все это женские письма о разных дефектах, обнаруженных в обуви. Некоторые из них весьма сентиментальны. Актрисы пишут в патетическом стиле. За большинство женщин письма пишут секретарши. Секретарша есть у каждой состоятельной англичанки. Обычно это какая-нибудь молодая, красивая и бедная девушка.
Писать ответы корреспонденткам лавки Лахур — занятие отнюдь не безопасное. И это несмотря на то, что формулировки, которые Репнин быстро изучил, остаются практически неизменными, а мосье Жан предоставил в его распоряжение собственные образцы эпистолярного искусства, собранные им за двадцать лет практики. Сам стиль ответа требовал особого внимания. Достаточно было одного неосторожного слова в наборе стандартных фраз, лишенных какого бы то ни было личного оттенка, чтобы все испортить и создать конфликтную ситуацию, и что еще хуже — нанести оскорбление. А быть любезным, «kind», в Англии самое главное. Слово «kindness» в Англии у всех на устах. Как в музыке есть несколько тональностей, так в переписке с англичанками существует широкий спектр нюансов для извинений. Необходимо с особой тщательностью следить за обращением и титулом. Из-за малейшей погрешности в написании титула фамилия Лахур может навсегда лишиться клиента. По мнению Перно, лесть бывает полезна во всех случаях. Эти дамы обожают комплименты, даже если их делает сапожник.
Жена Репнина на это весело смеется, ей очень нравится этот обычай.
Его больше всего поражают женские имена, добавляемые к почтовому адресу мужа. Как они романтичны! Вот некоторые из них, он выписал их в азбучном порядке на бумажку: Alice, Amy, Ann, Arabella, Aurora, Beatrice, Caroline, Cecily, Clarissa, Clementine, Constance, Daphne, Deborah, Delia, Diana, Eleonor, Elvira, Emily, Esther, Felicity, Georgina, Geraldine, Harriet, Irene, Jenny, Kitty, Laelia, Lavinia, Leah, Leila, Margaret, Marianne, Mary, Maud, Molly, Naomi, Philomela, Phoebe, Porcia, Priscilla, Rachel, Rebecca, Rose, Ruth, Sarah, Silvia, Sheila, Theodora, Victoria, Vivian. Прямо-таки голубиное воркование. Птичий щебет.
Его жена хохочет. Наказание Господне эти имена, восклицает она.
Самое комичное заключается в том, что эти письма нередко приходят надушенными. (Впрочем, Зуки утверждает, будто бы в этом обществе принято пользоваться надушенной туалетной бумагой, хотя это и кажется абсурдным.)
Жена его объясняет это стремлением англичан приукрасить неэстетичные стороны жизни.
Но с чем у него главная морока — так это с чеками за женскую обувь, пересылаемыми в этих письмах. Эти богатые дамы невообразимо рассеянны. Они вечно забывают вписать в чек самое существенное, перевирают название фирмы «Paul Lahure & Son», адрес лавки. И с цифрами у них явно неладно. Просто поразительно, до чего доходит дело. Мелочь они вообще опускают. В свою пользу. По всей видимости, просто из презрения к мизерным суммам. Это вносит невероятную путаницу в бухгалтерские расчеты. Возникает страшная неразбериха. Случается, клиентки вообще не хотят платить. Заказанные ими туфли, в том виде, в каком они их получили, сообщают они, не соответствуют их ожиданиям. Они от них отказываются. Как будто отказываются от младенцев. Не желая их признавать. Обещают вернуть негодные туфли почтой. Иногда эти туфли не возвращаются. А иной раз приходят явно поношенными. Дама передумала — говорит в таких случаях мосье Жан.
Жену Репнина больше всего интересуют, естественно, женщины, с которыми ему предстоит работать на новом месте. За все время супружеской жизни она никогда не расспрашивала его о знакомых женщинах, не волновало ее это и в Париже. Не расспрашивала его о женщинах и потом, когда он вращался в Лондоне в эмигрантских кругах. Не допытывалась и об англичанках, появлявшихся в русском обществе. Она была для этого слишком горда. Да и не думала, что он может ей изменить. Но в последнее время в ней возникла странная, нелепая ревность, она занимала ее мысли, сквозила в словах. И потому ее муж подробно рассказывает о женщинах, которых застал в лавке Лахуров. Их здесь три. Старше других упомянутая им Пэтси, приносящая почту. Эта женщина уже в годах. Ее не увольняют только
Аристократической публикой занимаются две молодые продавщицы, гораздо моложе Пэтси, разодетые точно на великосветский раут. Обе они красавицы. Одна совсем еще юная, лет восемнадцати, рыжеволосая Sandra Scott, с поразительной, чертовски соблазнительной фигурой. У нее огромные голубые глаза невинного ребенка, хотя она вовсе не дитя. Как та девчушка, носившая под платьем пояс невинности, обнаруженный Казановой на свидании. (В Лондоне она изменяла своему кавалеру с парикмахером.) К мисс Скотт он испытывает неприязнь с первого дня их совместной работы, однако признает: никогда в жизни не приходилось ему видеть ни такой потрясающей кожи, ни таких ослепительных рыжих волос, ни таких небесных, невинных очей. Сандра всеобщая любимица в лавке, и все, включая и его, относятся к ней с почтением. Клиенты мужского пола, заказывающие в лавке сапоги, совершенно откровенно пожирают ее глазами.
Третья продавщица самая привлекательная и необычная. Имени ее он не знает, к ней обращаются по фамилии, которая звучит очень странно. Miss Moon. (Где это слыхано, чтоб у человека была фамилия Луна, однако в Англии возможно и такое.)
Это девушка с черными шотландскими глазами, развитыми формами и талией Венеры. Мисс Луна любит показывать снимок военного времени, — облаченная в черное трико, она вертится в гимнастическом колесе. Она тогда служила во флоте. У этой девушки все изумительно — и ноги, и обувь, и руки, и перчатки, и тело. Прекрасные черты лица словно созданы для того, чтобы быть моделью живописца. Говорят, она из состоятельной семьи и ей вовсе не обязательно работать.
— Не иначе, как она снялась в морском берете, от которого ты без ума, — язвительно перебивает его жена.
— А как же, она в нем на всех фотографиях. Мисс Мун три года отслужила во флоте во время войны. Это поразительная девушка. В жизни своей я не встречал столь жестокосердного создания. С какой холодной учтивостью опускается она на колени перед клиентами, каким ледяным взглядом смотрит на них! Пэтси ужасно страдает из-за ее красоты. Мисс Мун считает, что давно пора было выгнать «эту клячу, that nag».
Ежедневно в полдень мисс Мун ждет в машине какой-то офицер. Он не выходит из машины. Говорят, они обедают в роскошном ресторане тут же, за углом. Это ресторан «Ritz».
Так вот кто будет угрожать ее семейной жизни в Лондоне, думает его жена, но, естественно, ничего ему не говорит. Она по голосу чувствует это. (Мужья такие глупые, они не умеют этого скрывать.)
Но его никто из этих женщин не интересует, говорит ее муж. Его мысли по-прежнему заняты Россией, и женщинам в душе его нет места. По крайней мере чужим, такое ему не грозит. Вот если бы он мог сделать что-то для своих, для тех людей, которых они вывели из Керчи, или вообще для русской эмиграции, и для нее, в этом их бедственном положении, возможно, он бы испытал волнение в крови, но только не из-за мисс Мун, нет, нет. Увидеть ее голой в подвале — это все равно что созерцать прекрасные тела деревянных кукол, манекенов в витринах, наряжаемых по утрам, когда он проходит мимо по дороге на службу. Этот вид любви в подвале фирмы Лахур, ибо другой любви между ними быть не может, давно уже его не привлекает. Будь он в силах удержать несчастного Барлова от самоубийства — вот тогда бы он еще раз пережил сердечный трепет, но эта красивая девушка не может его вызвать. Окажись она даже в поясе невинности.
С этой треугольной черной бородой, какой не носил больше никто в целом Лондоне, лицо его казалось страшно бледным, а черные огромные его глаза лишь подчеркивали бледность. Он смотрел на жену так, словно она растворяется в тумане и он провожает ее взглядом куда-то вдаль. Безмерная печаль разлилась по его лицу, горбоносый профиль выражал страдание. (Впервые увидев его в Керчи, Надина тетка воскликнула: «Это, верно, азиат какой-нибудь? Ну форменный итальянский бандит. И откуда только у русского такие черты?»)