Роман О Придурках
Шрифт:
Наталье было трудно решиться на грабеж. Во-первых, законы она чтила.
Но гораздо важнее было второе.
Воспитание.
Она еще не родилась на свет, а уже знала все десять божьих заповедей и производные от них. Из поколения в поколение как азбуку, как основу основ внушали членам семьи заросших мхом, в смысле — древних родом, лордов правила жизни. Быть примером для всех, быть над зако-ном, быть выше законов. Никакого поступка, не только пятнающего, но даже бросающего тень подозрения быть не должно. Так вот.
Ну и нравы у них!
О каком счастливом детстве может идти речь, когда, ох уж эти естественные
Она помнит, как почти пять лет ходила в школу мимо велосипеда, который кто-то оставил возле булочной. И стоял он и днем, и ночью, и летом, и зимой, припорошен-ный снегом, пролитый дождем. Одинокий, забытый, боль-ной. И никто не решался даже переставить его с места на место без хозяйского соизволения. Пыль на мостовой про-тирали, боялись колесо неосторожным движением потре-вожить. Владелец ателье, что напротив, сжалился как-то, взял кисточку беличью, машинное масло и аккуратненько смазал все порыжевшие ржавчиной места. И все извинялся перед соседями, что не мог равнодушно смотреть, как ме-ханизма портится. А потом выяснилось, что хозяин попал в больницу и там умер. Наследники, оформив наследство, не нашли велосипеда в гараже и подумали, что старичка сдали на металлолом. Пять лет понадобилось, чтобы найти его и не удивиться, что он остался на том самом месте, с которого хозяина увезли на карете скорой помощи.
Ох, ну и нравы у них!
А в пансионате для благородных девиц как было? Ке-льи, шкафы, комоды не имели ни замков, ни запоров.
С молоком матери впитывалось: чужое брать нельзя, скрывать воспитанному человеку нечего, вся твоя жизнь проистекает на виду у многих. Ты должна знать это и быть готовой в любой момент отвечать за любые свои поступки и проступки. Ты — дочь древнего рода лордов, гордая лор-дочка, нет, лордесса-поэтесса, нет, лордушка-подушка. Одним словом, леди, как и все прочие бабы твоего древне-го рода.
Степень свободы определяется степенью несвободы людей, находящихся рядом с тобой.
Так было в теории.
И почти всегда на практике.
Пока воспитанницы не оставались один на один сами с собой. Тут уж… И откуда что взялось? Вроде все мадамы из благороднейших семейств, где каждый глаз оберегали от неприглядного, слух от неподслушного, а руки от ша-ловливости? Ан, нет, уберегали, да не уберегли. И черти-ков в юных мадамах трижды больше чем в самых проказ-ливых проказниках с какой-нибудь сорок восьмой авеню. И немудрено. Одно дело каждый день из себя выплески-вать накопленное, как все нормальные дети делают. Со-всем другое, когда чертики внутрь загоняются, спрессовы-ваются, один на другой наслаиваются, забродят как на хо-роших дрожжах, а потом с таким хлопком изо всех щелей!
Вы только посмотрите, какие нравы у них.
Уже в восемь лет все девочки из пансионата знали, что если развернутый презерватив опустить в кастрюлю, то в него можно совершенно спокойно вылить три литра густо подкрашенной марганцем воды.
В девять лет девочка свободно разговаривала на фран-цузском, немецком и родном английском. Танцевала все, что положено танцевать на светских приемах и молодеж-ных дискотеках. Прочитала все книги, рекомендованные министерством специального пансионатного воспитания для девиц своего круга, и худшую половину из категори-чески не рекомендованных к прочтению. Умела написать правильное письмо и ровно приклеить на конверт марку.
В десять лет ее взяла под свое покровительство двена-дцатилетняя герцогиня N. Натали с сего дня забыла, что такое издевательства старших и черная работа по чистке общественных унитазов собственными зубными щетками, извазюканными до локтей то ли отбеливающим колгейтом, то ли очерняющим уотергейтом. Зато в совершенстве по-знала технику и таинства лесбийской любви.
Ну, скажу вам, и нравы у них!
Через два года герцогиня окончила полный начальный курс элитного обучения, оставила Натали свое покрови-тельство и уехала учиться в колледж при университете Дружбы имени Лумумбы. А Натали долго скучала, ходила, понурая, от графини к герцогине и обратно, и у всех выс-прашивала:
— Как вы считаете, лучше вскрыть вены топором или вылить ведро ужасной уксусной эссенции прямо в голод-ный желудок?
На что следовало глубокомысленное:
— Топор, милочка, может быть тяжелым. Вы его не оси-лите.
— Топоры грязные. Им старое мясо рубят. Вы себе ин-фекцию занесете.
— Топором лучше с размаху по башке, как в седьмой главе романа о Бабукаразюках.
— А от уксуса тело сильно воняет и червяков отпугивает.
— Да-да, и труп дольше не гниет.
Полученные ответы были максимально полными, охва-тывали все, что можно отхватить старым грязным топором и навевали другие посторонние мысли.
— А сунуть с разбегу голову в петлю легче, чем прыгнуть с волжского утеса в мировой океан? — не успокаивалась на достигнутом Натали.
Высокородные товарки, как вы уже поняли, были в во-просах суицида людьми весьма осведомленными. Не раз слышали от… ну, вы поняли от кого! Тема была живой и падала на благодатную почву. Начинались многочасовые рассказы страшилок и смешилок из собственных генеало-гических ветвей, листьев и корней. Круг вовлеченных в разговор возрастал по геометрической, только что изучен-ной ими на уроках сложения прогрессии. Незаметно меня-лось направление разговора, и вот уже, насмеявшись до колик, наобнимавшись до засосов на спине и пониже, за-певали любимые самоубийственные песни и расползались по согретым привидениями кроватям.