Роман О Придурках
Шрифт:
Оба уткнули носы в глубокую с молочным оттенком царапину на бутылке. Потом Фарит бережно вернул маленькую стекляшку на шершавую ладонь и крепко сжал пальцы в кулак. В глазах обоих мужиков отражались яркие всполохи костра.
— Алмаз?! — не спросил, а выдохнул Рахим.
Фарит повертел бошкой, оглядываясь. То ли кого увидеть боялся — вдруг подслушают, то ли дух переводил, с мыслями собирался. Блуждающими глазами натолкнулся на сморщенное лицо Рахима и, вторя ему, таким же шепотливым голосом подтвердил.
— Алмаз!
— Хде надыбал? — голос Рахима просел до последнего хрипа.
— У
— Много тамакось?
— А я почем знаю? Увидел, сверкает под фонарем, поднял.
— Чё ж сразу не сказал-то?
— Об чем?
— Ну, что нашел.
— Так я много чего нахожу, все в карман тащу. Тама разве про все сразу прознаешь? Надоть в лупу рассмотреть, на зуб попробовать.
— Надо было тама все облазить, а не ташшиться черт те знает куда, в отрог энтот пустопорожний.
— Терьча знаем, что эт такое, терьча и обсмотримся по-настоящему. Кажную песчинку переберем. Будем песок сюды выносить и в дневном свете его переворошивать, штоб не пропустить которые. Оне ж как крупинка малая, а стоют сколь!
— Ну дык, — повеселел голосом Рахим. Он взгромоздил корявые ладони на задранные колени, придавил их грудью, подавшись к костру, и уставился на язычки пламени. Какие-то небольшие мысли крутились в его угловатой голове. Следы этих мыслей перекатывались по лбу валиками-морщинами, отчего брови то наползали на глаза, почти пряча их, то взлетали вверх и в стороны. В эти минуты кожа на лице разглаживалась, а кончик шершавого носа бледнел.
— А чё, скажем, с им исделать можно? Куда его, скажем, деть можно, чтобы, значит, чё купить потом?
— Алмаз куда продать?
— Ну.
— Тут крепко подумать надо, штоб не прогадать. Только сперва давай насобираем. А то вдруг там и нет ничего больше?
— Ну не один же ж он в таком раздолье!
— Дай то…
ЖАР-ПОЖАР
В эту ночь на Фарита напал жар, сказалось купание в ледяной воде. Рахим напоил его брусничным отваром, обмазал некоторые ответственные за здоровье части тела густым барсучьим жиром, укутал по самые глаза стеганым одеялом.
И засобирался.
— Куда тебя? — негромко спросил Фарит. У его даже сил не оставалось закончить придуманную фразу. "Понесло" он не сказал вслух, только прошевелил обсушенными губами.
— Дык ето… к роднику сбегаю… — На Рахима от возбуждения напал трясунчик. Он с самого раннего своего возраста не суетился так, не хватался за все подряд быстрыми руками, — погляжу малость… вдруг есть чё.
— Слепой ты… — попытался утихомирить его Фарит, — и чё увидишь?
— Чё надо, то увижу, — ответил Рахим.
Вооружился всем нужным струментом, фонарями и убёг торопко.
Фарит не помнит, сколь дён болел. То проваливался в глыбокий бессознательный сон, то выплывал, расслабленный до невозможности пошевелить ни одним членом, даже язык безвольно прилип к щеке. Барсучий жир ослабил его и вытянул через ту беспомощность всю холоднюю пещерную хворь.
Однажды он просто проснулся и легко встал на ноги.
Времени было к обеду.
Он вспомнил, как Рахим утресь уходил на поиски.
Посреди стола
Эту ночь в избушке Фарит ночевал один.
И следующую.
А потом заволновался, обсмотрелся повнимательнее, послушал радио, чтобы в днях определиться, и прознал, наконец, сколь все таки дён прошло, как он заболел и впал в беспамятство.
И все понял.
Рахим, почитай уж неделю как пропал. Знать, с концами. Либо насовсем заблудился, либо другая какая напасть приключилась. Собрался, было, искать пойти, но ни одного фонаря не нашел, ни веревки — все бедолага с собой навсегда унес.
Остался у огромного подземного царства один свидетель, один Хозяин и единоличный Царь.
И быть бы ему таковым навсегда, если б не сболтнул, — то ли хвастовства за ради, то ли от тоски по утерянному другу-товарищу. Али показал кому переливающиеся тысячами огней маленькие стёклушки.
Добрые люди донесли интересные вести куда надо. Любят у нас на удачливого суседа без злобности стукануть.
Приласкали Фарита ушлые люди, кому-то товарищи майоры, а кому-то гражданины начальники, закрыли в темной пустой комнате. Для острастки недельку подержали без света и людского общения, на вкусной воде и мягкой корочке прошлогоднешнего хлеба. А потом он радостно и благодарно все, что знал и не знал, скоропалительно им высказал.
И стало ему так легко, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И ноша царская больше на плечи не давит.
И жисть-то без секретной тайны светлее и пронзительней.
Упал он с радости на землю теплую, прижался щекой к травинке шелковой, и улетела душа его навстречу другу Рахиму.
* * *
Так и не узнал Фарит, что ему суждено было перевести историю России на новые рельсы…
Оперативная информация
ТРИ КИТА
(единственная часть в романе, стилизованная, или, правильнее, стерилизованная под серьезную.
потому как нельзя о таких важных господах говорить так, как мы себе позволяем говорить об аспирантах,
профессорах, шпионах и остальных — с иронией. тем более информация-то оперативная, почти документальная!)
На двери маленького кремлевского кабинета застенчиво сверкала скромная восьмикилограммовая золотая доска со скромной надписью: "Глава Администрации П-та". За скромным на пятьдесят скромных персон столом, перенесенным сюда из зала заседаний царя Александра I, сидели три скромно одетых господина. Я не стану вам описывать их подробно. Скажу только, что один господин, который Лысый, был похож на руководителя президентской администрации; второй господин видом не русский, наверное, Калмык, на зятя первого президента России; а третий господин дня два Небритый, на губернатора Чукотки, добровольно или принудительно променявшего солнечный Израиль на вечную мерзлоту Крайнего Севера.