Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки
Шрифт:
Шлялся я по томным вечерам, в основном, с бесстрашным приятелем Эдиком или в одиночку, что особенно щекотало нервы. С кем только не доводилось нам ручкаться, двум полуботаническим сущностям… Хотя в смысле «ботанизма» Эдик, пожалуй, был не в счёт, его не по годам развитая мускулатура и бесстыдный интерес к женскому полу выдавал в нём зачатки ещё того тестостеронового самца.
В городке было очень скучно. Прежде всего, самим его коренным обитателям. Возле трёхэтажных убогих домиков, что считались престижным центром (далее была просто натуральная деревня), сидели на лавочках полусонные бабули и дедули, да тётушки и дядечки. Рядом шмыгали туда-сюда обильные стада глупых кур и гусей, в кособоких, чёрных сараях побрёхивали голодные псинки.
Все слухи были давно и по тысячу раз пережёваны, домино стучало по столикам как-то вяло и без азарта, и только ошалевшая от безделья летняя мелюзга с воплями носилась по дворам, сшибая зазевавшихся пьяниц и пенсионеров.
Я давно прошёл уже все эти детские игры в «скраду», купания на живописном заливе, дикие прыжки в воду с верёвочной катапульты, привязанной к раскидистому дубу над рекой. Мне уже нужно было другое – музыка и девчонки! Да, ещё одна небольшая ремарка: нелепое словечко «скрада» происходило от не менее дурного «скрасть». Это когда один из участников этой местной «аналогии» «пряток» рассекречивает ведущего, вопя во все чахлые детские лёгкие «скрада!!!», либо «я тебя скрал!». Какая дичь! До сей поры чувствую себя каким-то высоколобым «столичным» хлюстом, не одобряя безумия местного колорита речи.
Итак, девчонки! (За музыку позже). Знакомства с местными, крепко сбитыми девахами было, в общем-то, делом несложным. Тотальная скука городка толкала взрослых на горькое пьянство и одержимые садовые работы. А вот чкаловская молодёжь мужского пола услаждала себя в основном затейливыми танцами на дискотеках, очень жестокими драками из-за несуществующих измен и просто якобы косых взглядов конкурентов, ну и конечно, всё тем же вечным самогонно-портвейновым угарцем.
Как ясно видно из вышесказанного, все были при деле, одни лишь оставленные вниманием барышни томились от невысказанной любви, чем и преподло пользовались мы – «таинственные чужестранцы с холодными, бесчувственными сердцами». Та «необыкновенная и невероятная» жизнь, что творилась в нём, недостижимом Нижнем Новгороде, манила любопытные души наивных провинциалок, и они были наши! Ласковые слова чужаков журчали, кружа прелестные головки и расстёгивая лёгкие платьица… Поплатиться за сии «адюльтеры» можно было совсем даже не выбитыми зубами, но подростковая гиперактивность, будто сладкой анестезией заглушала самый сильный инстинкт, и никто не думал о смерти.
Зонами наиболее активного посещения орд местной молодежи после вечных, как мир, танцулек, являлись веранды и «качельки» ночных детских садиков. Там ошивались и мы с коллегой Эдуардом. Тут и произошло одно из самых колоритнейших знакомств в моей жизни. Возле детсадовского забора мы почувствовали загадочное шевеление. Несколько заволновавшись, мы собрались было уже благоразумно сменить «базу отдыха», но услышали сиплый зов: «Эй, пацаны, давай сюда!». Робко подойдя на усталый голос, мы увидели дядьку лет сорока пяти, небритого и помятого, лежащего прямо на земле в обнимку с двумя развесёлыми девицами, издающими лишь позитивное мычание. Все трое были пьяны в предсмертной степени. Запах «дамского» подозрительного парфюма очень смелым мазком был приправлен общим диким водочно-коньячным ароматом.
Дядя, явно выдающий своё «происхождение и призвание» сильно блатным акцентом, разоткровенничался: «Пацанчики, слышь, тока откинулся… Хотел молодость вспомнить, да вот, не рассчитал силёнок маленько… Короче так, мне с двумя ща уже не справиться, берите эту кудрявую и тащите, куда хотите, за всё заплачено…». «Кудрявая» была не то чтобы не против такой смелой «рокировки», она вообще «не была». «Авторитетный» дяденька приподнял за шиворот оставшуюся ему на усладу вялую пассию. «Пассия» моталась, как слабая берёзка на ветру, трогательно икала, и лунный свет падал не её огромные клипсы, магически отражаясь на наши озадаченные лица. Криминальный дядёк махнул нам здоровенной лапой на прощание, и «сладкая парочка» исчезла в чкаловской задумчивой ночи.
Угостившись вполне себе недурственным коньяком, что валялся тут же, на прохладной траве, мы малодушно решили, что воспользоваться милой услугой нового знакомого было бы всё же чересчур. Этика и эстетика пикантной ситуации, возможные губительные для тела заболевания и элементарная жалость к бедной шлюшке пересилили наши «юношеские робкие желания». Мы спрятали уже посапывавшую девицу поглубже в кустарник, прислонив крепкой спиной к забору и покинули сей алтарь безудержного разврата и печали бытия.
Пару дней спустя, ощутив новый, неистребимый позыв к ночным путешествиям по крошечному, но симпатичному городку, я, на этот раз в одиночку, вновь проник на территорию того же детского сада. На веранде уже было людно. Явно лихая компания местных, изрядно меня постарше, активно проводила досуг. По деревянным, низеньким (для деток же) лавочкам сумрачно сиживали пьяные в дрова пареньки и девчушки. Периодически кто-то из них опускался в благоговении на колени и покорно начинал блевать. Тогда от скамьи малахольно отделялся наиболее милосердный и привычно и бесстрастно держал за шиворот и волосы отбывавшего муку.
А рядом, в почётном отдалении, восседал вожак – длинноволосый и фигуристый парнишка с гитарой, и очень ловко, ведя одновременно мелодию и цепочку аккордов, шпарил на покоцанной шестиструнке. Никогда в жизни я не решился бы подойти к такой реально опасной компашке, но когда он заиграл волшебную и весьма непростую, с тучей аккордов «В летнем парке зима» суперпопулярной «Машины Времени», я и сам не заметил, как оказался рядом с ним, осторожно присев на жёсткую детсадовскую жёрдочку. «Извините, а как вы вот подбираете такую сложную вещь – аккорды где-то берёте или как?». «Главарь», которому было явно лестно и «на вы», и интерес к бесспорному таланту, с лёгкой снисходительностью, но и с покровительственной теплотой ответствовал: «Да я это… По слуху всё… Я даже х…й знает, как это делаю, само как-то подбирается, слушаю песню и всё, пошло-поехало!». Попыхивая терпкой сигареткой, он терпеливо показал мне все аккорды, дотошно поправляя аппликатуру пальцев, приговаривая: «Да не, б…я, не сюда! Ага, да, вот так, учись, пацан, и всё у тя получицца, не ссы…».
Вы знаете, наверное, это чушь, но я так благодарен этому, без всякого сомнения, опасному чуваку, который сто лет назад показал мне, куда нужно двигаться, а главное, что есть настоящий природный талант. С той поры я и научился видеть этот самый, не наработанный, а прирождённый дар и уважать его.
А после «академического урока» «главный» профессионально оглядел заблёванное пространство и авторитетно определил: «Всё ясно, водку жрали, белым рвёт, если б «бормотэ», полегче бы всё прошло… Ты это, пацан, заходи почаще, тебя тут никто тронет, б…я буду, отвечаю!». «Дружественно» огрев меня по спине своей тяжёлой ручищей, он скомандовал отбой, и вся ослабшая кодла потянулась к несущей прохладу реке. Вид этого похмельного «каравана» был довольно комичным, а шествие, разумеется, замыкал «атаман», обнимая двух самых красивых и длинноногих девчонок.
Ну а я остался ещё немного побродить, вдыхая волнующий запах ночи, и помечтать, как тоже научусь так ловко жарить на «шестиструнной», и так же смело обнимать самых неприступных красоток! И обязательно сразу двух!
Воспоминания исчезают, как поезд
Воспоминания или, если выразиться ещё пострашнее, мемуары, такая пошлая штука по своей сути, совсем не «рокенрольная», и уж вовсе никакой не популярный жанр. Но что-то ведь заставляет меня заглядывать через собственное плечо и всматриваться туда, вдаль, где зыбкое прошлое бередит ностальгией моё глупое сердце…