Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки
Шрифт:
Это священное место звалось «впадиной», поскольку, попадая сюда, горемыки-люди оставались тут, словно в колдовских чертогах, по нескольку дней – музицировали, бухали, излишествовали по части девчонок и, вообще, «впадали».
Вокруг этой «творческой группы» всегда тёрлись жуткие маргиналы, типа некоего огромного амбала Абрама, который любил только две вещи на свете – Элвиса и подраться. Если на сейшне присутствовало засилье гопников, то он тут же рекомендовался неформалом и сочно мочил урок, даже не выходя «по-пацански» из зала в туалет. Ну а если же в основном тусовалось немытое и нечёсаное «нефорьё», он немедленно раскланивался, как самый злобный «гопарь», и так же от души дубасил «волосатиков».
А ещё «жило там и было» некое
И вот именно ему, грозному Мамине, принадлежит фраза, ставшая сакральной в наших рокерских кругах: «Да х…йли думать про чё песня? Песни ваще бывают только о трёх вещах: про е…лю-ху…блю, дьявола-х…явола, и х…й пойми!». А ведь, если вдуматься, только на эти три вечные темы и пишутся все нетленные полотна.
А хорошо, что всё-таки есть эта третья весьма обтекаемая категория «х…й пойми» – ведь всегда же будет наличествовать необъятное пространство для творчества без штампов, рамок и комплексов! Сам Мамина дозволил!
Подлые и благородные разбойники
Часто что-то я принимаюсь «слёзно припоминать» свое далёкое детство, наверное, планомерно старею, как и положено мудрой природой, хотя и чувствую себя таким же обиженным подростком, кому недодали ласки и внимания вечно занятые собой родители и заносчивые одноклассницы.
Вот такое «загубленное» детство получается. По теперешним «тырнетовским» временам тинэйджеру всё же, думаю, полегче – всегда на параллельном пространстве искусственного мира найдется дружок, аль подружка, что «полюбас» спасут от отчаянного детского одиночества. Я бы, пожалуй, назвал нынешнее «сетевое» детство не «загубленным», а в контексте «и-нета» «загугленным» (ну, в смысле, от всезнающего google).
В моём странном детстве культ виниловой пластинки был настолько серьёзен, что сегодняшняя ветреная мода на винил лишь лёгкое женское кокетство. Тогда недосягаемая для нас, «нищедротов» пластиночка «весила» рубликов сто или «рубль», как говаривала на жаргоне бойкая «фарца». Это сумма равнялась начальной инженерской зарплате, поэтому добыть такие бабки убогому школьнику можно было только хитростью и лишениями.
В складчину мы, четверо начинающих «аудиофилов», еле наскребли искомую сумму, и я отправился к знакомому пластиночному магнату. Тот деловито осмотрел наши сиротские девяносто рубликов и, ненадолго призадумавшись, выдал нам «трэшевый» Exumer: «Ну, на Металлику вы не тянете… Возьми вот эту, чувачок, так будет не обидно ни мне, ни вам. А за это «железо» вы, «что хош» потом поменяете, отвечаю, с руками оторвут!».
Чуть собранные «немыслимые» средства представляли собой весьма живописный набор мятых трёшек с червонцами, к которым даже прилагалась моя бесценная коллекция олимпийских рублей, что я годами прилежно собирал и страшно гордился редчайшим подбором. Пересчитывая «сиротское», пластиночный центровой увидел-таки железные, с Гагариными и Олимпиадами рублики и с определённой неловкостью перед малолетним делегатом полуиронично произнёс: «Вы это чего, последнее что ли собирали?». Я деланно небрежно парировал, мол «да ты чё, просто так вышло, валялись, не пропадать же…». По правде говоря, они были, конечно же, последние.
Сейчас, честно скажу, жаль рубликов, где теперь такие красивые нароешь, но тогда в вывернутой башке гипнотически звенело только одно: «Своя пластинка, каждую неделю обмен, море музыки, скоро счастье…». Вращающиеся глаза были завешены пеленой небесных перспектив, а посему была продана даже первая «семиструнка», кустарно и убого переделанная на «шестиструнную».
Десять рублей пришлось брать в долг, за который я чуть не «ответил перед пацанами» – денежки попали ко мне из «криминальных структур» нашего двора, а проще говоря, от местной шпаны. Взять мне было больше неоткуда. А вот когда же пришёл безжалостный срок отдачи, то пресловутого «чирика» я не достал. Первый раз в жизни мне стало по-настоящему жутко страшно – я уже доподлинно знал к своим четырнадцати годочкам, что такое «ставить на счётчик», и как некоторые «озорники» законно получали «ножичка» за неуплату. Речь впервые шла об угрозе моей маленькой жизни. Такое вот мрачное столкновение с дворовой реальностью. Но как ни крути, а в такие «критически-стрессовые» моменты весь запуганный «организмик» работает на полные «триста тридцать» процентов на выживание. И скоренько-скоренько было обменено на дензнаки всё нужное и ненужное, и сияющая новизной красная бумажка была с достоинством передана шустрому «деловому» человеку.
Пластиночка стала нашей! Бедные, наивные идиотики, мы «оборотисто» решили переписывать этот «сверхсвежий металлолом» на кассеты за наличные и натуральный оброк местным школьникам-меломанам. Для чего в «синдикат» был рекрутирован дополнительный чувак, мажорские родители которого владели немыслимой «акаевской» вертушкой и дорогущей декой «Sony». Важно обсудив свою долю, новоявленный предприниматель влился в то, что «именуется в простонародии шайкой», как говаривал незабвенный Глеб Жеглов. Но оказалось, что любителей «благородного трэша» в нашей занюханной школе отродясь не бывало, да и вообще, тратить рубли-копеечки, кроме как на кино-газировку-мороженное никто и не собирался. Так, не отбив начальных вложений в деликатный бизнес, коллегиально было принято решение обменять многократно переписанный и зацелованный «пласт» на «куче», что рядом с трамплином – самой первой и жёсткой горьковской «толкучке».
Тут регулярно устраивались жестокие ментовские облавы, где за пластиночку с «эсэсовским» логотипом «Kiss» можно было схлопотать и условный срок за «идеологию», да и статью за спекуляцию тогда никто ещё не отменял. Бодрящей зимою можно было сверху трамплинного котлована наблюдать сюрреалистическую картину отработанного налёта на горе-меломанов – со всех сторон бежали, загоняя «меняющихся» в кольцо, суетливые милиционеры и некто ещё пострашнее в штатском. Вся площадка «толкучки» была усеяна разноцветными конвертами – меломаны выбрасывали на снег свои сокровища, лишь бы не взяли их с опасным поличным. От вида такого противоестественного количества винила сладко и жутко кружилась голова. И ходили легенды, что некоторым оказавшимся рядом «ханурикам», вроде меня, удавалось на халяву подобрать несколько штук фирменных реликвий. Но что потом доблестная милиция сама присваивала в панике брошенное и нередко приторговывала «мародёрским» товаром, это уж к никакой махровой гадалке ходить не стоит.
В одно из скучнейших воскресений мои непреклонные предки так и не выпустили меня на улицу, заставив зубрить напрочь запущенную алгебру. Были просмотрены детсадовские, надоевшие, но санкционированные родителями «Будильник» и «В гостях у сказки», и я, кляня все науки на свете разом, отправился к себе в комнату делать вид, что усиленно шевелю извилинами. А на деле старательно выводить в тетради завораживающее «лого» «Iron Maiden», чем, собственно, и старательно занимался весь Универ и даже недолгую службу в кошмарном Сбербанке.
В дверь позвонили, и я на пороге увидел своих куцых подельщиков по виниловому промыслу – наконец-то ребятушки решились на обмен. Несмотря ни на какие слёзные уговоры с истерикой отпущен я не был, за что и душевнейше благодарен предкам моим и судьбе. То страшное, что случилось, было наперебой доведено до меня глубоким вечером.
Пластиночку вполне себе удачно удалось «махнуть» на «Металлику» («восемьдесят четвертого, тот, который с электрическим стулом на обложке»). А вот дальше всё пошло как-то похуже…