Роман с пивом

Римминен Микко

— Соки до добра не доводят, — сказал Хеннинен и снова стал раскачивать головой из стороны в сторону. Потом вдруг уперся лбом в плечо Эрно и промычал: — Господи, как же я пьян.

Эрно даже немного опешил от такого обращения.

— Может, кто-то еще хочет рассказать о своих воспоминаниях, связанных с соком, — спросил Жира голосом главного специалиста по душевным излияниям.

— А я пьян, а я пьян, — повторял Хеннинен, раскачивая головой в такт словам.

— Ну, что-то я так сразу и не припомню, —

сказала Лаура. — У меня вообще к соку не столь болезненное отношение, как у вас.

— Что ж, очень жаль, — сказал Жира.

Затем последовало короткое и немного разочарованное молчание, во время которого пару раз прогрохотал гром, глухо отзываясь во всех дворах, улицах и переулках.

Дождь уже не шел, а как-то всеобъятно моросил, так что сложно было сказать, где, собственно, он начинается, на небе или где-то здесь на улице, где по-прежнему бурлил довольно полноводный поток, если не сказать стремнина.

Типы в кожаных куртках за соседним столиком допили наконец свое пиво, дружно поднялись и, ни слова не говоря, с абсолютно невозмутимыми лицами быстро разошлись в разные стороны. Тяжелые вытянутые капли, похожие на длинную вязкую слюну, то и дело, несмотря на навесы, падали на стекла барных окон, внутри же бара по-прежнему царило полное безразличие к разбушевавшейся за окном погоде, мрачные сгорбленные существа одиноко и безучастно сидели каждый за своим столом, словно в большой стеклянной клетке.

В углу пестрый музыкальный автомат с завидным энтузиазмом выдавал в зал размеренные порции цветастого изобилия, изрядно подпорченные монотонным ритмом, в противоположном углу женщина средних лет в помятом и видавшем виды берете изо всех сил пинала воспротивившейся ее воле игровой автомат. Когда она уже изрядно поколотила эту невменяемую машину, персонал бара решил-таки наконец вмешаться и прекратить рукоприкладство. Женщину тихо проводили обратно в ее «ложу», где на столе выстроились в ряд три недопитых коктейля, сплошь утыканные всевозможными соломинками, зонтиками и прочими ненужными украшениями.

— Не знаю почему, но мне вдруг пришло в голову, что здесь я чувствую себя в полной безопасности, — сказал вдруг Жира. — Это, конечно, может быть, звучит несколько странно, когда вокруг бушует стихия и все такое прочее.

— Но мы же вроде тебе не чужие люди, — заметил Маршал.

— У тебя, наверное, психологическая зависимость от близких людей, и, когда они рядом, ты чувствуешь себя спокойно, — сказала Лаура и потрясла пустой кружкой, где на дне тихо загремели кусочки нерастаявшего льда, потом неожиданно поднесла кружку ко рту и зарычала в нее, что, вероятно, должно было послужить знаком того, что она хочет еще.

— Я тут подумал, — сказал Хеннинен.

— Это очень хорошо, — тут же отозвался Жира.

— Да нет, вас тогда рядом

не было, я это уже давно подумал, я даже не помню точно, когда это случилось, ну да ладно, так вот, я подумал тогда о законе всемирного тяготения.

— Ну надо же, — закашлялся Эрно.

— Похоже, ты очень вдумчивый человек, — заметила Лаура.

— А это никак не связано с той историей про дерево, которую вы нам днем рассказывали? — спросила Густав.

— Склонность к вдумчивости всегда являлась отличительной чертой характера Хеннинена и нашла отражение даже в его манере одеваться, — сказал Жира. — Я имею в виду, что такое смешение стилей, как у тебя, — это смелое проявление индивидуальности. Я, конечно, говорю про твой костюм в сочетании с экстрамодными туфлями.

Но Хеннинен на это не повелся. Он сидел и задумчиво постукивал ногтем по краю кружки, а потом неожиданно заговорил:

— Так вот, я подумал тогда о зависимости. Это ведь вопрос такой, как бы это сказать, довольно проблематичный. Тьфу ты черт, ведь не хотел же употреблять этого слова. Ну да ладно, так вот, пока я думал, у меня вдруг возник такой вопрос, может ли зависимый находиться выше объекта своей зависимости.

— Он это серьезно? — спросила Густав.

— Думаю. Или надеюсь. В общем, увы, но похоже, что да.

— Нет, но ведь если действительно задуматься, что зависимость напрямую связана с зависанием, если представить себе эту картину, то подумайте сами, что произойдет, если зависимого вдруг взять и отпустить, он же тогда, к черту, грохнется со всей дури. А это разве нормально?

— То есть ты хочешь сказать, что надо крепче держаться за свои многочисленные проблемы, да? — не понял Маршал.

— Да нет, я и сам толком не знаю, что я этим хотел сказать и хотел ли вообще что-то говорить. Я просто подумал, ведь что получается, по какой-то никому не известной причине зависимость всегда направлена сверху вниз. И наверное, все это из-за чертова закона всемирного тяготения, из-за того, что все, на фиг, в мире подчинено ему. Вот мне и подумалось, что если бы всемирного тяготения не было, то народ зависал бы прямо в небо, ну то есть ногами ввысь.

— Тогда это, пожалуй, сложно было бы назвать зависимостью, — сказал Жира.

— Вот-вот, именно это я и имел в виду, если, конечно, считать, что вообще что-то имел в виду.

— Из всего этого можно сделать вывод, что все в этом мире зависит от того, на чем висит, — сказала Густав и посмотрела на Хеннинена как бы невзначай, но при этом пристально и серьезно, так, словно задавала вопрос, правда, с самим вопросом оказалось сложнее, но, скорее всего, смысл вопроса сводился к тому, что не пора ли уже закрыть тему.

— Ну да, пожалуй, — сказал Хеннинен и добавил: — Вы, эта, извините.