Роман с пивом
Шрифт:
А потом вдруг Эрно решил почему-то повторить свой вопрос о роде занятий, объяснив это тем, что ему интересно, какая профессиональная среда формирует такое необычное мышление, он, конечно, немного не так это сформулировал, но смысл был именно такой, на что Хеннинен стал было даже отвечать, что, типа, ничем мы толком не занимаемся, но тут его прервал Жира и сказал, что в некотором роде мы, можно сказать, предприниматели, Эрно, в свою очередь, заинтересовался и попросил подробностей, но как только Жира собрался пуститься в долгие объяснения, связанные с его прошлогодней неудавшейся попыткой организовать фирму по помывке окон, во всей округе неожиданно погас свет, и затея с рассказом сама собой сошла на нет.
А потом вдруг наступила кромешная темнота. Такая, что никто даже не осмеливался ничего сказать, казалось, она тут же поглотит все слова, даже если начнешь кричать.
Это была густая, тягучая, влажная, хлюпающая, всепроникающая темнота,
Она была такой темной, что дрожащие всплески все еще бушующей где-то на краю города грозы делали ее лишь более непроглядной. Но в то же время было в ней нечто таинственное и пугающее, так что даже мысли стали короткими и сбивчивыми, нагнетая обстановку, как в детективном романе.
А потом вдруг ужасно захотелось спать.
~~~
Сознание, таясь, как блудный сын, постепенно возвращалось домой, то есть, очевидно, само в себя. Точнее, все произошло таким образом, что рядом вдруг появился Жира, который, выставив вперед палец, точно какой-то инопланетянин, стал тыкать этим пальцем в плечо и твердить имя Маршала, однако, после того как вместе с сознанием пришло и осознание окружающей темноты, стало казаться, что все это было лишь кратким выходом в некое яркое пространство, что, в свою очередь, вызвало острую необходимость пробормотать нечто в виде прощения, объясняя, что все это лишь следствие сильного потрясения, но потом язык снова перестал слушаться, и с губ сорвался вопрос, сколько же, блин, длился этот сон, на что Жира ответил, что не будет отвечать на этот вопрос. И когда, немного придя в себя, удалось-таки просверлить взглядом эту непролазную темноту, оказалось, что далеко не весь свет в мире исчез безвозвратно, и на остановке такси по-прежнему таращат желтый глаз таксомоторы, очевидно, самое напряженное время их графика прошло, и теперь, как уже упоминалось выше, их было на остановке сразу несколько, что, безусловно, определенным образом служило неким утешением и гарантом безопасности.
Когда после, бесспорно, немного бледного и сонного первого удивления, вызванного внезапным потемнением, появилась возможность анализировать и комментировать происходящее, стало казаться, что сидишь в крошечной темной коморке и при этом ведешь разговор, все участники которого прячутся в темных пыльных бархатных мешках. Жира в порыве своего побудительного энтузиазма уже вещал всем о том, что, пожалуй, никогда прежде не видел такой темноты, на что Маршал и Эрно почти одновременно сказали «угу», а после Эрно, чье «угу» прозвучало все же на долю секунды позже, чем «угу» Маршала, так вот после Эрно высказалась Лаура, которая, со своей стороны, тоже подтвердила верность сделанного наблюдения, сказав, что да, пожалуй, так и есть, и тут же за ней вступила в разговор Густав, промычав «во бля», а потом в темноте послышались шаги, и кто-то пробежал мимо, выкрикнув на ходу, что где-то в центре города взорвалась бомба, на что Хеннинен проворчал в ответ, что никакая это, на фиг, не бомба, а просто гром, он и вправду, надо сказать, нарочито громко проворчал, что было вполне понятно, попробуй-ка в такой темноте что-то там считать с лица.
Однако этот обманчиво-информативный выкрик повлек за собой тот факт, что все на какое-то время задумались, что же это могла быть за бомба, и, вероятно, как следствие темноты и неоспоримой серьезности возможной угрозы, все вдруг заговорили шепотом и, как оказалось, так близко наклонились друг к другу, что можно разглядеть даже лица, а девушки тут же стали перешептываться и перемигиваться, Эрно же, наоборот, как-то сник, это было заметно, даже несмотря на плохую видимость, правда, непонятно, испугался ли он темноты или у него какие-то сложные отношения с бомбами. Почему-то появилось такое чувство, что надо бы как-то его утешить и приободрить, что ли, но ничего толкового в голову не приходило, а потом очень быстро такая необходимость вообще отпала, ибо роль утешителя возложил на себя Жира: он сказал, мол, чушь, и никакая это не бомба, а Хеннинен добавил, что наплел тут от страха всякой херни, он, очевидно, имел в виду того парня, и странное дело, эта вроде бы ничего не значащая речь возымела-таки действие, и все заговорили обычными голосами и пришли к выводу, что во всем этом было даже нечто позитивное, что общая беда всех сблизила, во всяком случае, Хеннинен осмелел настолько, что тут же заявил, мол, он идет за новой кружкой пива.
— Не исключено, что он там на какого-нибудь наткнется, — сказал Лаура и, словно бы в подтверждение своих слов, защелкала языком, что могло показаться определенным злорадством, но, скорее всего, было лишь проявлением некой всеобщей нервозности. — Там, в баре, совсем темно.
— Ну, скорее всего, на какие-нибудь неприятности, — ответил Жира.
Затем все произошло довольно стремительно и как-то скопом, слишком уж много связующих ниточек
В продолжение рассказа, не успев даже толком выдохнуть последние слоги предыдущего предложения, он связал все это с тем, что, на хрен, безумно устал от всей этой жизни, от того что дни так и капают на голову, смывая за собой все попытки стать наконец счастливым человеком, так и сказал, и это прозвучало как-то чертовски серьезно, несмотря на весь лирический балласт, а он сразу же, не останавливаясь, как бы перескочил на общественно-политический уровень и заговорил о гражданском долге и о росте преступности, и о том, как же нам жить между двумя этими понятиями, но все это было уже довольно сбивчиво, а потом он снова перескочил вперед, и следующим этапом стали «господа», и он действительно начал говорить о богатых и власть имущих, но тут уж речь его приобрела такой оттенок, что в голову незамедлительно пришла мысль, что если он сам вдруг когда-нибудь станет частью этого класса, то надо будет непременно сделать ему впоследствии несколько колких замечаний.
Но долго раздумывать об этом не пришлось, ибо в тот момент, когда Хеннинен решил перевести дыхание, перед тем как перейти к следующей части своих излияний, послышался ужасный визг, а сразу за ним целая очередь практически беспрерывной ругани и крика.
По счастливому стечению обстоятельств, именно в этот момент одна из машин, стоящих на остановке такси, то ли испугавшись крика, то ли устав ждать, уехала, вследствие чего следующая за ней машина включила фары и передвинулась на одно деление вперед. Безусловно, такое стечение обстоятельств можно назвать счастливым лишь для стороннего наблюдателя, которому на мгновение вновь открылся вид на архитектурное многообразие пейзажа и того, что творилось на его фоне, саму же сложившуюся ситуацию никак нельзя было назвать лучезарной. Лишь через пару секунд удалось опознать в этой не то стычке, не то драке, разыгравшейся под затихающим дождем, семейную междоусобицу, которую по непонятным причинам решили вдруг выставить напоказ или просто вынесли проветриться. Времени для внимательного изучения не было, но его хватило, чтобы понять, что мужчина и женщина были примерно средних лет, хотя, конечно, вывод о возрасте был сделан не по количеству годовых колец на лице, а скорее на основе применяемой ими ругани и с учетом активного использования ими хватательных конечностей, что, безусловно, указывало на продолжительный характер взаимной ненависти. Они кричали, размахивали руками и даже плевались друг на друга, но потом такси выключило фары, и снова наступила темнота.
Однако буквально за секунду до наступления темноты все же можно было успеть заметить, как мужик со всей дури влепил женщине пощечину, после чего в воздухе на какое-то время повис противный шлепающий звук, который хотелось тут же непременно с себя стряхнуть.
— Вы это видели! — закричала Густав и дернула Маршала за рукав. — Он ударил ее, видели?
— Ну и хрень, то есть видели, конечно, — сказал Маршал и встал. Но его на мгновение как будто панически парализовало, бывает так, когда уже думаешь, что идешь, а потом вдруг обнаруживаешь, что все еще стоишь на месте.
— Может, нам как-то вмешаться? — спросил Жира. Он с трудом выдохнул из себя этот вопрос, но в тот же момент, вероятно, подумал, что сейчас, пожалуй, не самое подходящее время, чтобы сидеть и раздумывать, поэтому он тут же встал, но выглядел при этом очень испуганно, насколько в темноте это вообще было видно.
— Да, — сказал Маршал, — то есть да!
Хеннинен вдруг как-то молниеносно выпрямился, словно внутри у него распрямилась какая-то пружина, и, ни слова не говоря, проворно, точно какое-нибудь парнокопытное, запрыгал между пустых столов и скамеек к улице.