Роман с пивом
Шрифт:
Ему надо было преодолеть всего каких-то метров сто, и эти поспешно-частые, как шов швейной машинки, шаги, казалось, даже асфальт превращают в сборку, а когда он был уже где-то на полпути, случилось так, что всевидящий постановщик, о существовании которого время от времени все же приходилось догадываться, а порой и проклинать его, так вот, этот постановщик словно бы вспомнил вдруг про публику и прислушался наконец к ее желаниям и потребностям: электричество вернулось, и над Хенниненом зажглись фонари, освящая его путь, который он проделывал, попеременно потряхивая всеми частями тела, словно в нем просыпалось какое-то древнее млекопитащее. Одновременно с этим краем глаза удалось заметить также, что свет включился не только на улице, но и в баре, что там на столы опасным пространственно-проблемным посетителям уже успели поставить свечи, и, несмотря на то что с геополитической или
Смотреть туда было не очень-то приятно. Почему-то вспомнилось, что все предыдущие попытки Хеннинена кого-то поддержать или куда-то вмешаться ни разу в известном прошлом не приводили к какому бы то ни было положительному результату, каждый раз все заканчивалось как минимум публичным скандалом или, что хуже, дракой. Так случилось, что и на этот раз ситуация очень быстро стала принимать силовые формы. Хеннинен к этому времени уже подошел к ругающимся и пытался уговорить их помириться; делал он это тем же проверенным и несрабатывающим способом, все было видно до противного четко, как при замедленной съемке, для начала он стал похлопывать мужика по спине, полагая, очевидно, что это очень даже по-приятельски, после чего мужик отпрянул назад и заорал, мол, какого хрена ты вмешиваешься в чужие дела, но Хеннинен как-то не принял во внимание этот крик, а продолжал вмешиваться, решив, по всей видимости, взять женщину под свою защиту, и, слегка приобняв за плечи, стал отводить ее как бы немного в сторону от мужика, однако намерение помочь и желание защитить привели лишь к одному результату: женщина неожиданно ударила Хеннинена по голове каким-то предметом, который держала в руках, это был некий бесформенный и сморщенный предмет, напоминающий по внешнему виду внутренний орган или пузырь, с бамбуковыми, похожими на голые кости, ручками, слишком большой для дамской сумочки и скорее напоминавший баул.
Удар сумочкой на, так сказать, общей шкале насилия не стоял в разряде действий, опасных для жизни человека, а потому реакция Хеннинена на начавшуюся вслед за этим позиционную войну была куда более основательной, чем просто испуг. Ссорившиеся замерли перед Хенниненом, подняв руки в забавную, но все же довольно грозную боевую позицию, и стали изрыгать практически непрерывные очереди зычных ругательств. Они как бы нашли наконец с помощью Хеннинена общий язык, который отчасти был также свидетельством их незыблемой веры в силу и мощь командной борьбы, так что теперь настал черед беспокоиться о здоровье Хеннинена, и, несмотря на то что все за столиком давно стояли, только Эрно сумел найти в себе силы перейти к действиям и бросился бежать; за ним без лишних препирательств потянулись и остальные. Как-то еще за столиком удалось заметить, что Эрно, черт его знает по какой причине, время от времени с интересом поглядывает на Хеннинена; не то чтобы он очень открыто это делал, скорее это чувствовалось интуитивно; как бы то ни было, сейчас он спешил на помощь тому самому Хеннинену, и это казалось настолько правильным и само собой разумеющимся, что даже не воспринималось, как какое-нибудь там удивительное благородство.
Как только некий временный застой был таким образом успешно преодолен, события стали сменяться с молниеносной быстротой, неизбежно приближая развязку и ее возможные болезненные последствия. Как-то так случилось, что за очень короткое время в это сиюминутное событие вплелись неким загадочным полушерстяным образом все происшествия уходящего дня, словно раскрыв тем самым трагический тайный замысел, и это было настолько подло и низко, что даже участвовать в этом не хотелось, во всем этом дне, но теперь уже глупо было упираться рогом, в самом конце, когда все спорные решения так или иначе возвращаются к своим спинномозговым началам, все эти непредсказуемые передвижения посреди тихого и размеренного христарадничества, как, например, сейчас, когда всем табором бежали по мокрому хлюпающему асфальту в направлении этой несчастной остановки такси, которая, как оказалось, и является действительным эпицентром всех событий, хотя глупое самомнение и старается перетянуть эту роль на себя. И все же во время этой короткой перебежки удалось обратить внимание и на то, что происходило вокруг: дождь теперь совсем прекратился,
Уже на остановке стало ясно, что Хеннинену, скорее всего, удастся спастить. Его противники все еще стояли перед ним и шипели, но и они вынуждены были смолкнуть и перевести взгляд по причине приближения целой группы сподвижников. Эрно шел впереди и выглядел очень грозно. «Какого хрена», — спросил он у мужика, на что тот прорычал в ответ: «А сам какого хрена», вся прибывшая компания тут же была готова включиться в процесс аргументации, но зарождающемуся ору не суждено было набрать силу, ибо, не успев толком даже начаться, он внезапно оборвался до полной, ужасающей тишины, причиной которой стало появление из-за угла группы спешившихся байкеров-великанов, которые, независимо от того, что там произошло на месте аварии и кто в ней был виноват, как-то до боли в мышцах напоминали именно тех самых великанов.
— Вот сейчас я умру, — прошептал Маршал.
И кто знает, были ли они как-то связаны с этими байкерами, но, как бы то ни было, Лаура, Густав и Эрно очень быстро смотали удочки. Просверкав пятками, в полном смысле этого слова, метров десять, они схватили единственное оставшееся на остановке такси. Водитель, видимо, тут же понял, что клиенты спешат, и, круто развернувшись на дороге, так резко газанул в сторону центра, что колеса бы и правда демонстративно взвизгнули, если бы покрывающий асфальт водный поток этому не воспротивился.
Однако внимательно разобраться с данной звукорежиссерской проблемой времени не было, потому как и своих было хоть отбавляй. К месту события уже прибыли тугие, плотно набитые мышечной массой кожаные жилеты, числом четыре, при взгляде на которые подумалось, что они-то уж точно не побрезгают никакими мерами наказания, независимо от того, кого и в чем обвинят. Никто из оставшихся не делал никаких видимых попыток к бегству, так и стояли, три плюс два, где два — та самая ссорившаяся пара, которая теперь тоже застыла на месте в испуганно-уважительных позах, и вся эта скульптурная композиция стояла довольно долго, пока наконец один из кожаных чудовищ не произнес: «Ну, парни, зашибись».
Точнее, он произнес другое слово, которое, конечно, тут же вызвало необходимость тщательного раздумья над тем, что бы оно могло значить. Пожалуй, самым приятным выводом было бы решить, что кожаные просто так по-доброму и совсем незлобно шутят, но эту версию пришлось почти сразу же отмести, во-первых, потому, что даже интуитивно она с каждой секундой казалась все менее реальной, а во-вторых, по той причине, что непонятно откуда на тротуаре вдруг появилась панически завывающая полицейская колымага, из которой, конечно же по закону всеобщей подлости и подлой неизбежности, вылезли те самые полицейские, которые днем столь серьезно отнеслись к заднице Хеннинена.
Они приближались, вышагивая так, словно в паху у них были теннисные шарики, нервно теребили свои резиновые дубинки и выглядели изрядно уставшими. На сей раз они не пожелали ни доброго дня, ни доброго вечера, а сразу стали выяснять, что это здесь за собрание.
— Да все путем, мы как раз подошли проверить, — сказал тот хряк, который еще совсем недавно сделал столь сомнительное заявление, единственный из всей компании, который вообще хоть что-то говорил, — похоже, он у них был кем-то вроде пресс-секретаря.
— Вот как, — произнес полицейский, который помоложе.
— Я же сказал, у них все в порядке, — повторил байкер, обвел всех пытливым взором, по-отечесски погрозил огромным, как дубина, пальцем и не спеша направился к бару, покачивая на ходу огромными ручищами. Его спутники последовали за ним.
Полицейские крайне внимательно, насколько это было возможно в состоянии повышенного переутомления, проследили за их уходом, а затем вновь вернулись к данной конкретной ситуации и оглядели довольно-таки потрепанную группу оставшихся. Затем тот, который постарше, сказал: