Роман с призраком
Шрифт:
— Мне надо идти, но я ещё загляну, можно? — спросила Лисса.
— Конечно! — в голосе Себастьяна звучала искренняя радость. — В любой момент. Тебе стоит отогнуть край материи и позвать меня по имени. Возьми в нижнем ящике комода ключ, он тебе понадобится. Это мой тебе подарок на день рождения.
— Ой, а откуда вы… — удивилась Лисса.
— Я же дух этого дома, — со слышимой усмешкой пояснил таинственный собеседник. — Я о доме знаю всё. Беги, скоро приедут родители.
Махнув ручкой на прощание, девочка аккуратно вернула штору на место и вышла из комнаты.
Так
Общение с духом вместо сверстников не могло не сказаться на характере Лиссы. Он рассказывал истории, сказки, читал стихи. Поведал подробности семейных преданий, которые утерялись за прошедшие века. Обсуждал с ней множество вопросов, словно со взрослой. Но на вопрос о том, как стал духом, пока не отвечал, говоря, что ещё не время. И девочка торопилась взрослеть. Ей никто не был нужен, кроме Себастьяна. Он стал главной её Тайной, заменив во многом и мать, и отца, а уж друзей и подавно. Никаких сомнений, что и он был привязан к той, которая смогла услышать и поверить, впервые за много лет предоставив возможность общения. Незаметно, исподволь, он лепил из маленькой девочки свой идеал…
2.
Годы шли. Когда Лиссе исполнилось четырнадцать, родители вспомнили, что дочери необходимо получить образование более полное, чем могут дать бесконечно сменявшие друг друга гувернантки, и решили отправить её в школу-пансион для девочек, в которой обучались молодые представительницы благородных семей четырнадцати-шестнадцати лет. Расставание с Себастьяном далось с трудом: каждодневное общение вошло в привычку, а теперь предстояла разлука до Рождества, сравнимая с целой вечностью.
Накануне отъезда Лисса провела на чердаке большую часть дня.
За долгие годы она привыкла общаться с Себастьяном, не видя его. Каждый приход на чердак был ритуалом, отточенным до малейшего движения: неслышно зайти, аккуратно закрыть дверь, отодвинуть штору с зеркала. Но на сей раз дверь хлопнула, а ткань чуть не упала от резкого жеста. Девочка прижалась к холодной поверхности разгорячённой кожей щеки, с трудом успокаивая нервное рваное дыхание.
— Что случилась, милая? — раздался голос через несколько секунд. В давно знакомом баритоне слышались нотки тоски и отчаяния, словно её чувства передались духу.
— Завтра я уезжаю в школу, ты же знаешь, — всхлипнула она. — А я не хочу! Не желаю с тобой расставаться!
— Милая, я дождусь тебя и никуда не денусь, — ласково заговорил Себастьян. Голос обволакивал, укутывал в кокон неги и спокойствия. — Тебе надо учиться. Мы не раз это обсуждали.
— Но я хочу, чтобы учил меня ты! — Потоки слёз лились из глаз, голос срывался. — Ты знаешь намного больше школьных учителей. Что они смогут дать мне?
— Лисса, — ласку сменили стальные властные нотки, — ты уже не маленькая девочка. И должна понимать правильность принятого родителями решения. Не было среди Уинстонов невеж никогда! А я не учитель, пусть знаю много и стараюсь знания передать тебе.
— Не хочу! — Крик разорвал пыльную сонную тишину, царившую на чердаке. Маленький кулачок ударил по дереву рамы зеркала. — Родители просто хотят избавиться от меня, я им мешаю. Отца занимают лишь его дела, а мать — её головные боли.
— Ты не должна так говорить, — со слышимым укором возразил Себастьян. — Ты же хотела стать поскорее взрослой? И мне казалось, что уже скоро. И вот опять ведёшь себя, словно тебе семь лет и вместо игр гувернантка засадила тебя за уроки. Не разочаровывай меня, девочка.
Лисса помнила данное при первой встрече обещание и была уверена, что Себастьян выполнит его. Необходимо только дождаться. Поэтому тема взросления была болезненной. Лисса отвернулась, закусив губу. Этот разговор повторялся не раз, став камнем преткновения.
— И школа мне в этом поможет? — синие глаза полыхнули гневом. — Ты…
— Поможет, — раздалось в ответ. — Ты не должна из-за меня лишаться образования. Ты же не сможешь провести всю жизнь на пыльном чердаке?
До конца не осознавая происходящего, с детства погружённая в дружбу с духом, Лисса постепенно перестала общаться с кем бы то ни было, кроме Себастьяна. Он забрал её одиночество, будучи всегда рядом. И вот теперь предстояло провести несколько месяцев вдали от него, среди чужих людей. Смириться было трудно. Всё внутри кипело от возмущения, а сердце сковывали ледяные щупальца страха.
— Я боюсь, — созналась она. — Остаться без тебя.
— У тебя впереди целая жизнь, милая, — в голосе вновь зазвенела нежная улыбка, проникнутая привычной грустью. — Ты в школе найдёшь друзей…
— Нет!
Лисса резким движением задёрнула штору, прекращая разговор, и вылетела с чердака прочь. Добежала до комнаты и упала на кровать, заходясь в рыданиях, выливая в подушку страхи и обиду.
***
На следующий день рано утром отец увёз девочку в пансион. Потянулись долгие дни вдали от Себастьяна. Они плохо расстались, и Лисса не могла не думать о том, что поступила глупо, не попрощавшись с другом из-за детского упрямства, укоряла себя. Помня каждое слово Себастьяна, она теперь старалась впитывать все знания, какие могла получить от учителей, надеясь, что успехи порадуют духа.
Пансион был непростым, считался одним из лучших заведений подобного толка в Англии, учителя старались вкладывать в девочек и знания, и навыки, необходимые в дальнейшей жизни. Многие воспитанницы происходили из богатых знатных семей, готовились быть представленными королю и королеве, вращаться в самых высоких кругах.
Конечно, наступивший двадцатый век привёл ко многим переменам, не говоря о канувшей в Лету эпохе правления королевы Виктории. В пансионе то и дело шёпотом пересказывали сплетни о короле Эдуарде и его новом увлечении — достопочтенной миссис Кеппел, одновременно восхищаясь её красотой и сочувствуя несчастной Александре, вынужденной терпеть которую уже по счёту любовницу августейшего супруга. Нравы изменились, викторианская чопорность и благопристойность остались в прошлом веке, но во многом английское общество оставалось консервативным и следовало традициям, поэтому для девушек из знатных семей представление ко двору оставалось значимым событием.