Роман женщины
Шрифт:
Час спустя после этого Юлия, растянувшись на кровати, спала тяжелым и лихорадочным сном.
Генриетта, войдя на цыпочках в спальню своей госпожи, увидев ее в таком положении, решилась завтра сказать ей истину.
XIII
Мари, приехав домой, едва имела силы добраться до своей комнаты. Здесь она в изнеможении опустилась в кресло, и в этом немом отчаянии она не могла ни молиться, ни думать. Прошедшее, настоящее и будущее — все слилось для нее в одно горе, переполнившее ее душу до того, что она не старалась даже ни обдумывать
«Умереть! Да, должно умереть!» — повторяла бессознательно Мари, не отводя глаз с одной точки и проводя рукою по лбу, как бы для того, чтоб откинуть назад свои волосы, которые казались ей невыносимой тяжестью.
— Что с тобою, дитя мое? — спросила ее Марианна, становясь перед нею на колени.
— А, это ты, Марианна? Знаешь ли ты, что я погибла! Эмануил убьет меня, если я не умру сама до его возвращения.
— Что говоришь ты, дитя! Ты с ума сошла! Опомнись, ради Бога!
— А, да! — возразила Мари. — Я еще не все сказала тебе… грустно!.. Я так любила мою дочь!.. И как все это случилось… Боже, Боже мой!
— Что такое? Скажи мне, что тебя мучит, дитя мое? — спрашивала старуха. — Разве я не заменяю тебе покойницу мать? Разве я не могу посоветовать тебе? Разве ты перестала любить меня?
— Да, ты любишь меня, все меня любят! А я? Я обманывала всех!.. Марианна, моя добрая Марианна!..
И несчастная Мари бросилась на грудь своей кормилицы. Она оставалась несколько минут в таком положении, не решаясь начать рассказа этого тяжелого дня.
Вдруг сильный удар звонка раздался в передней. Мари вскрикнула.
— Это он! — вскричала она в ужасе.
— Кто он? — спросила Марианна, невольно разделявшая страх своей госпожи.
— Эмануил! Он убьет меня! — отвечала Мари, отыскивая место, куда бы скрыться. Звонок раздался в другой раз.
— Не может быть, чтоб это был твой муж, — утешала ее Марианна, — он еще не приехал.
— Отвори скорей, — сказала Мари, — я готова на все!
Марианна вышла исполнить ее приказание. То был Леон.
— Дома г-жа де Брион? — спросил он.
— Дома, сударь, — отвечала Марианна.
— Я должен ее видеть, — сказал маркиз, и, не ожидая ответа, он вошел в комнату.
— Опять он! — сказала Мари, увидев вошедшего Леона.
— Мари! — произнес де Гриж, подходя к ней. — Мне нужно было вас видеть.
— Я знаю, что вы хотите сказать мне. Вам обязана я своею гибелью, вам — который, отдавшись одной женщине, хладнокровно и подло разбил и честь, и счастье другой, которая не сделала вам никакого зла, которая никогда не любила и не любит вас!.. Оставьте же меня теперь!
— Не будьте жестоки, Мари! Мы оба — жертвы случая, и я клянусь честью, что вам не за что упрекать меня.
— Что же вам нужно еще от меня? Да, я ваша, ваша! Но зачем же вы пришли отрывать меня от колыбели моего ребенка?
— Мари, я только что видел вашего отца.
— Моего отца! Вероятно, он уже знает все?..
— Он ничего не знает.
— О, как бы я хотела, чтоб он узнал истину как
— Послушайте, Мари. Я понимаю, что вы должны ненавидеть меня в эту минуту как человека, который поверг вас в эту бездну несчастья. Но в то же время я не могу упрекать себя ни в чем, кроме как в той бесконечной любви, которую вы зажгли в моем сердце. Верьте мне, я готов отдать и жизнь, и честь, чтоб избавить вас от этих слез.
— Где вы виделись с моим отцом? — спросила Мари.
— У вашего дома, когда он выходил от вас. Я шел к вам, потому что мне нужно было вас видеть, потому что… потому что я умирал от беспокойства за вас.
— Что он там делал?
— Он следил за вами; он знает, где вы были.
— О, я несчастная!
— Он хотел переговорить с вами; ему тоже желательно было знать, зачем были вы, дочь графа д’Ерми, у этой проклятой Юлии; но я обманул его, чтобы успокоить…
— Что же вы сказали ему? Говорите.
— Я сказал, что де Брион был некогда любовником этой женщины, что вы узнали об этом, и, естественно, ревнуя его, вы решились на эту поездку.
— Вы солгали. Не лучше ли было прямо обвинить меня, виновную, нежели его, которого не за что обвинять.
— Но ведь он был же ее любовником!
— Вы и теперь еще носите этот титул! А его прошлое не подлежит моему суду.
— Нужно же было как-нибудь не допустить к вам сегодня графа; надо было уничтожить его подозрения. Вот мое оправдание, Мари, простите меня!
— Отчего вы не хотели допустить его ко мне?
— Я хотел прежде видеть вас.
— Что же вы можете сказать, чего б я не знала уже сама? Что я принадлежу вам? Увы, к несчастью, это мне известно. Что я ваша любовница, что я должна проклинать себя, что мне ничего не остается, как смерть и смерть насильственная? Разве я сомневаюсь в этом? Боже мой! Что я сделала вам, чтоб вы вечно тревожили меня и в моей любви, и в моих муках? Разве я любила вас или люблю? Что угодно еще знать вам? Что я люблю Эмануила? Да, люблю! Люблю его одного — это вы давно знаете! Что я презираю вас как обманщика; что проклинаю вас как убийцу и моего счастья, и доброго имени, словом, всего, что было у меня драгоценного в жизни. О, да простит вас Бог, но я — я не прощу вам!
И обессиленная внутренней борьбой, Мари упала на диван, закрывая лицо руками.
— Что вы сделали, сударь! — вскричала Марианна. — Дитя мое! Мари, опомнись! Бог милостив, он видит твои страдания, он простит тебя!
— Мари! — произнес Леон, становясь перед ней на колени и хватая ее руки. — Мари, не обвиняйте меня, ведь я любил вас до безумия. Да, я воспользовался вашей слабостью, вашей скорбью, я хотел, чтоб вы были моею. Разве я виноват, что вы прекрасны? Моя ли вина, что я люблю вас? Виноват ли я, что вы носите не мое имя?.. Послушайте, Мари! То, что я хотел два года назад, я хочу еще и теперь; я уважаю и боготворю вас, как святыню. Сделайтесь вы завтра моей женою, и я не вижу предела моему счастью. Я понимаю ваше положение, я знаю, что погубил вас — но моя любовь остается вам, и она так полна в душе моей, что в состоянии заменить для вас все, что вы теряете. Не будем же думать о прошедшем — оно умерло, бросим же на него саван забвения и подумаем о будущем, которое еще может нам улыбнуться.