Роман
Шрифт:
Я смотрю вниз и на мгновение смущаюсь от того, что вижу. Я одета в самый роскошный нежно-розовый атласный пеньюар, отливающий серебром, который я когда-либо видела. Опускаю взгляд и вижу свои ухоженные руки, покоящиеся у меня на животе.
Мой шок очевиден, ведь я пристально смотрю ему в глаза.
— Я могу быть дьяволом, мышка, но я не варвар. Пока ты остаешься в живых под моей крышей, ты будешь носить то, что нравится мне. Состояние твоих рук было ужасающим, на ощупь женские руки должны быть подобны цветочным лепестками. Они должны быть ухожены и покрыты лаком для ногтей, а не напоминать покрытые мозолями лапы с заусеницами.
Он вздыхает,
Когда Роман возвращается и садится на кровать, то рассказывает о "напитке", который вручает мне:
— Спрайт с добавлением вишневого сока позволит увидеть, как ты справляешься с прозрачными жидкостями, а завтра мы попробуем немного теплого бульона. Я терпеть не могу рвоту, поэтому, если тебя стошнит, ТЫ будешь все убирать. Понятно?
Я киваю, не спуская глаз с хрустального стакана в моей руке.
— Вот.
Я резко поднимаю взгляд и зажмуриваюсь, когда вижу, как близко он держит руку от моего лица, готовясь к последующему удару.
— Я пытаюсь помочь тебе в данный момент.
Я моргаю, и отмечаю гнев у него на лице. Одной рукой он мягко обхватывает мою руку, держащую стакан, в то время, как другой направляет соломинку к моему рту.
— Разомкни губы настолько широко, как сможешь.
Я делаю это, поскольку мне приказывают, и он продвигает соломинку между моей щекой и зубами.
— Теперь закрой их и делай небольшие глотки. Я знаю, что ты можешь чувствовать себя обезвоженной, но не пей залпом, Хизер. Я сохранял твой гидробалланс и подпитывал, используя определенные внутривенные растворы.
После нескольких глотков я вынимаю соломинку изо рта и ставлю стакан на прикроватный столик. Роман остается неподвижным, не отодвигается от меня, сидя на краю кровати. Он поднимает руку и перекидывает мои волосы через плечо, пока окидывает блуждающим взглядом мое лицо. Кажется, он изучает меня по причинам, абсолютно мне неизвестным.
— Ты не покинешь снова этот особняк, Хизер … жизнью, которой ты когда-то жила, ты больше не управляешь, теперь она принадлежит мне, и это — единственная цель для моего развлечения. Пока ты делаешь, как я говорю, ты будешь вознаграждена роскошными удобствами, такими, как эта кровать, — он кивает в сторону кровати, — одежда, сшитая из самого прекрасного материала, — он дергает головой в сторону того, что я полагаю, является шкафом, — полностью укомплектованная и роскошная ванная со всеми удобствами, уютная комната, музыка, а также завтрак, ланч и ужин, приготовленный лучшими шеф-поварами, которых я нанял. Ты понимаешь, Хизер?
У меня дрожит подбородок и в глазах появляются слезы, а грудь разрывается, когда на меня обрушиваются подробные воспоминания о том, что Роман сделал моему дяде Джею. Я понимаю, что никогда не увижу его или моих братьев снова, никогда не обниму их, никогда не услышу их голосов. Я с трудом сдерживаю слезы, не давая им пролиться, когда киваю, и он продолжает свою зловещую речь.
— Я никогда не заходил так далеко. Женщины, которые были до тебя, готовы были пойти на убийство, чтобы оказаться на твоем месте. Твое знание об этих двенадцати девушках вызвало эти чрезвычайные меры. Теперь, будем надеяться, для твоего же блага, ты сможешь преуспеть двумя способами. Во-первых, не беси меня, потому что наступит момент, когда я предпочту перерезать тебе глотку после того, как вскрою тебя, чем буду иметь с тобой дело. У тебя есть одно преимущество в этом аспекте… ты не можешь говорить. Раздробление твоей челюсти, и последующее шинирование, возможно, кажется, более выгодным мне, но, положа руку на сердце, я сделал это для тебя. Во-вторых, в твоих интересах развлекать меня, и веселить любыми необходимыми средствами. Как только я прихожу в бешенство, ты станешь ничем иным, как комаром, которого я захочу прихлопнуть. Это тоже понято?
На этот раз я не в силах сдержать слез. Они катятся. Реками текут по моему лицу, когда я киваю в знак согласия.
Роман своими огромными руками обхватывает мое лицо, крупными пальцами утирая мои слезы. Касаясь губами моих, он шепчет:
— Шшш … Ну же, мышка, я знаю, знаю, что это кажется, словно я похитил твою жизнь, но на самом деле, ты сама вручила ее мне, словно подарок. Ты говорила мне, что хочешь меня, я прав? — Я снова киваю. — Хорошо, теперь у тебя есть я, у тебя есть я, как ни у кого больше не было, и никогда не будет.
Он улыбается мне во всей своей красоте, своими голубыми глазами, сияющими, как сапфиры, изучая мои тусклые карие, в то же время накрывая своими губами мои в самом сладком, самом нежном поцелуе, который я когда-либо испытывала.
Мысль, по кругу прокручивающаяся в моей голове: "Я хотела знать правду". Не только потому, что хотела спасти и любить Романа Пейна, но потому что я хотела вернуть его доброе имя. Теперь я понимаю, что не хотела правды. Я хотела лжи и обмана, потому что они бы сделали Романа моим ангелом.
Роман не хороший, Роман вовсе не невинен. И Роман никогда не станет моим ангелом. Роман — убийца, мерзкий похититель жизней, душ и мечтаний. Он — Люцифер во всем своем великолепии.
Хотите верьте, хотите нет, я приспосабливаюсь к некоторому подобию установленного порядка довольно быстро, и у нас с Долорес, домработницей Романа, наметилось подобие отношений. Она не разговаривает, не знаю, причина в том, что она не хочет, либо же не может. Хотя ее молчание стало некой помехой в нашем общении, но не свело его на “нет”. Каждое утро, после того, как Роман раскладывает мою одежду, он уезжает на свою практику. Я встаю, принимаю душ, одеваюсь, потом спускаюсь вниз, чтобы узнать, позволит ли Долорес мне помочь ей с какой-либо из обязанностей по дому, но конечно же, она никогда не разрешает. Я пытаюсь уговорить ее позволить мне помочь с садом, но она качает головой и цыкает на меня, используя указательные пальцы.
Каждый день, когда идет дождь, я плачу вместе с ним. А когда сияет солнце, мои рыдания все усиливаются. Долорес несколько раз видела меня, когда я рыдала, тоскуя по свежему воздуху. Но она продолжает молчать, даже не пытаясь хоть как-то облегчить мою, такую причиняющую боль, тоску, возникающую от желания почувствовать солнечный свет или капли дождя, ласкающие мою кожу.
Внутри моей золотой клетки постепенно становится легче жить, со временем я приспосабливаюсь к установленному порядку, который, как ни странно, обеспечивает мне комфорт каждый день. Мой самый большой страх — то, что я не смогу скрыть эти противоречивые мысли от Романа. Я боюсь, что, если он когда-нибудь узнает, как сильно я жажду выбраться отсюда, это будет стоить мне жизни.