Роман
Шрифт:
Я всегда очень смышленый человек. Смущение не из числа того, с чем я привык иметь дело. Я даже не знаю, как бороться с этим безликим монстром, не говоря уже о том, чтобы победить его.
Взглядом я пробегаю по профилю ее опухшего лица, от чего из груди просачивается боль, и меня атакуют вопросы.
Зачем я причинил ей боль? Что стало причиной, толкнувшей меня наброситься на нее той ночью, когда мы попали в Канны? Я был тем самым, кто позволил ей выпить слишком много, потому что хотел увидеть ее без запретов, контролирующих каждое ее движение. Тех самых запретов,
Мне не понравилось, когда она назвала меня «Роми». Это разозлило меня. Так что когда она вернулась и снова сказала так же после моего предупреждения, у меня не было другого выбора.
Я не мог забрать свои слова обратно, ведь я предупреждал ее, как и не мог не последовать им.
Дальше случай в номере, и все потому, что на ней была одна из моих футболок? Но зачем тогда я позвонил ей надевать мою рубашку, если это вызывает такую бурную реакцию? По мере того, как я рассматриваю каждый доступный дюйм ее тела, я вспоминаю каждую реакцию, которую допускал; все аргументы, которых я придерживался во Франции, быстро рассеиваются как слабое и жалкое оправдание, как только мы приземляемся в Сиэтле.
Мне совершенно точно известны два факта в этом океане неопределенности. Время ослабить свою петлю или цепь вокруг ее шеи, если я собираюсь сохранить ее и ребенка, мне нужно набраться хоть немного чертового терпения.
Два факта, в которых я уверен: время ослабить петлю, которую я затянул вокруг шеи Хизер, и мне нужно набраться хоть немного чертового терпения, если я планирую сохранить ее и ребенка в своей жизни. Независимо от моего выбора, пришло время принять законные меры предосторожности, обеспечивающие их будущее. Я еще не знаю, буду ли активным участником их жизней или молчаливым наблюдателем. Время покажет.
Я укладываю Хизер в постель и тихо закрываю дверь. Я пробираюсь сквозь длинные коридоры дома к своему кабинету, где с нетерпением ждут Эндрю и Себастиан.
– Сэр, нам нужно обсудить несколько моментов. Мы с Себастианом беспокоились. Никому из нас не удалось найти достаточно информации о ней. Какой бы информацией вы не владели, нам о ней не сообщали, и это ваше дело, мы понимаем эт…
Правой рукой я рассекаю воздух, тут же прекращая нарекания Эндрю.
– Отец Хизер Маккензи, Хит Маккензи, был ведущим следователем, который инициировал расследование моей причастности к исчезновению одиннадцати женщин в тот день, когда Аманда Роббинс покончила с собой с тем чертовым письмом в кулаке. Единственная причина, по которой меня никогда не привлекали к допросу, так это потому, что у них не хватало доказательств, кроме одиннадцати негладких фото с туманными сообщениями на обратной стороне, которые намекали, что я именно тот, кто стоит за исчезновением женщин. Все, что Себастиан смог бы найти через свои связи в центре обеспечения безопасности, так это то, что каждая фотография высылалась в течение первой недели, как каждая из девушек пропадала.
После того, как я выдерживаю паузу, позволяя своим словам дойти до них, я продолжаю говорить только, когда вижу осознание моей ситуации по ошеломленному выражению лиц обоих мужчин.
– Хизер в моей жизни только потому, что следовала по стопам своего отца. Как вы знаете, мы с ней провели бурный год, сражаясь как друг с другом, так и с чувствами, которые испытывали, и при этом пытаясь понять, куда все это нас приведет в итоге. На данный момент все, что я могу вам сказать: мы с ней поженимся, как только ее раны заживут. Эндрю, либо ты, либо Себастиан завтра с утра первым же делом позвони моему адвокату и назначь встречу. Мое завещание нужно пересмотреть.
Я ударяюсь локтями о стол, когда пропускаю волосы сквозь пальцы и зажимаю их в кулак, удерживая приподнятую голову в руках.
– Сэр, я… Вы просто прервали выполнение миссии, потому что нашли связку роз, лепестки которых не были повреждены, вы уверены, что размышляете достаточно здраво, чтобы внести изменения в свое завещание и включить в него женщину, которая лишь прервала вашу жизнь…
– Она беременна.
– Я даже не могу найти силы, чтобы взглянуть на него или Себастиана, когда произношу эти слова.
Оба мужчины молчат, именно такой реакции я и ожидал от своего заявления.
После нескольких минут молчания, первым в себя приходит Эндрю, и начинает говорить.
– Черт, даже не знаю, что сказать, а уж тем более, что ответить на все это, Роман. Поздравляю?
Я вздыхаю, прежде чем откинуться на спинку стула.
– Я не знаю. Поздравлять или, черт возьми, какого лешего мне теперь делать? Я не могу избавиться от всех троих дядей своей дочери, не так ли?
Оба мужчины слегка трясут своими головами и произносят в унисон:
– Нет.
– Вот именно. Теперь вы понимаете, почему крайне важно, чтобы мы поженились, как только ее раны затянутся.
– Могу я… говорить откровенно, мистер Пейн?
– Я киваю Себастиану, чтобы тот продолжал.
– Ее братья, вы позволите им посещения?
– Твою ж мать.
– Я закрываю глаза и сжимаю переносицу, в то время как пытаюсь найти ответ.
– Роман. Если вы собираетесь это сделать, на самом деле сделать. Жениться на Хизер, сделать ее своей супругой, или даже стать отцом, вы правда понимаете, что эта «игра в плен», которую вы вели, не сможет продолжаться.
– Наши с Эндрю взгляды встречаются, когда он произносит последние слова.
Проклятая матерь Божья. Я ненавижу отвратительные мысли, пульсирующие в моем сознании.
Хизер моя и только моя; если я впущу ее братьев в наши жизни, в нашу святыню, которая и так балансирует на тонкой грани, я, в конечном итоге, потеряю ее.
Тревога так не похожа ни на что из того, что я ощущал прежде, растекается по моим венам и разжигает мой гнев лишь сильнее.
– Почему?
– спрашиваю я, обращая свой взгляд к нему через весь стол между мной и двумя мужчинами.
– Сэр, вы создадите семью. Для этого, потребуются обе ваши семьи. Неужели вы не понимаете?