Роман
Шрифт:
– Я люблю тебя, Хизер Джослин Маккензи. Я, черт возьми, люблю тебя.
Прежде чем я нахожу в себе силы, чтобы заговорить, чертов Тесслер прочищает горло и начинает говорить.
– Я оставлю немного крема, который ускорит процесс заживления на последних этапах. Применяйте его четырежды в день, пока он не закончится. Я хотел бы осмотреть вас через две недели. Вы, или мистер Пейн, всегда можете позвонить мне, в любое удобное время.
Роман поднимается и протягивает Тесслеру руку для рукопожатия. Эндрю входит в гостиную и останавливается у двери.
Уложив вещи в сумку и улыбнувшись нам с Романом, Тесслер поворачивается и следует за Эндрю, покидая гостиную. Эндрю закрывает за собой обе двери и оставляет нас с Романом наедине.
Я встаю
– Присядь, мышка.
Я делаю, как он велит, медленно попивая напиток, я, наконец, смотрю на него.
– Сейчас середина июня, и после долгих размышлений и бесед с доктором Тесслером, думаю, что дату свадьбы можно легко назначить на тридцатое июля. Учитывая все это, я уведомил Эндрю о дате предстоящей церемонии, через две недели. К тому времени ты окрепнешь, тем более, если мы продолжим ежедневные прогулки и плавание, когда будет позволять погода. Тем не менее, есть кое-что чрезвычайно важное, что нам нужно обсудить, чтобы ты могла совладать с собой. Лично я думаю, ты более чем готова к этому разговору. Особенно после того, как ты своим злобным, развратным язычком и крошечной фигуркой сумела поставить на место доктора Тесслера, не моргнув и глазом, а на твоем лице не дрогнул ни один мускул.
Его буквально распирает от гордости, блеск восторга в глазах и улыбка, точно как у самого дьявола, сияет на лице.
– Я знаю, что всем обязан тебе, любовь моя, но должен спросить… по-прежнему ли ты считаешь, что готова к этому?
Мгновение я смотрю на него, вглядываясь в лицо, пытаясь найти хоть какие-то подсказки относительно того, какие еще уловки он уготовил для меня.
Когда я понимаю, что ничего не пойму по выражению его лица, то тяжело вздыхаю.
– Боже, Роман, о чем ты сейчас? Если ты думаешь, что заставишь меня сделать аборт, дабы эта свадьба выглядела более… приемлемой? Тогда хочу огорчить тебя. Мои руки по инерции скользят к животу, туда, где находится еще не родившийся, но уже такой реальный, ребенок. Я смотрю ему в глаза, слезы катятся из моих глаз. Я тихо продолжаю, говоря шепотом.
– Она моя. Даже если ты не хочешь ее, даже если мне придется растить ее вдали от тебя, Роман. Она. Моя. Мой первенец. Мой единственный ребенок. Мое то самое единственное, что всегда будет в приоритете.
Сощурив глаза, он пристально смотрит на меня, и, кажется, словно проходит вечность, прежде чем он, наконец, говорит:
– Жизни твоих братьев ничто не угрожает, ты носишь под сердцем мою дочь, которую продолжаешь так яро защищать. Именно твоя любовь, она превратила тебя в эту поразительную, и в то же время дикую женщину, которая сумела изменить мой взгляд на жизнь. И каждый раз, когда я наблюдаю за этим прекрасным перевоплощением, этим чудом, я все больше убеждаюсь, что ты более чем готова, ты способна одурачить их всех, и даже меня…
Его первые слова подобны прохладе алое, когда ты прикладываешь его к волдырям обгоревшей на солнце кожи. А последние… подобны пощечине, которую мне дали по уже и без того истерзанной и опухшей щеке.
– После нашего первого разговора, когда мы договорились не лгать, я ни разу не обманывала тебя, Роман. И мне больно от одной только мысли, что ты считаешь иначе.
Он опирается локтями о колени и запускает пальцы в копну своих волос.
– Как бы там ни было, мышка, это все не важно. Правда в том, что нам нужна история. Хорошая, правдоподобная история. Нам нужно придумать разумное объяснение, как случилось, что ты, детектив, расследовавшая мою причастность к исчезновению одиннадцати женщин и самоубийство двенадцатой, забеременела от меня и через шесть недель после этого собралась за меня замуж…
Я оборвала его на полуслове, он до чертиков смутил меня.
– Что здесь такого? Так часто случается, Роман. Пусть даже в твоем понимании это невозможно. И почему именно сейчас для тебя это так важно?
БАМ! Вот оно то, тот самый момент в жизни, когда ответ настолько очевиден, но ты в упор не замечаешь его? И когда, наконец, до тебя начинает доходить, когда все становится предельно ясно, тебе хочется дать себе пощечину, что ты нахрен не замечал его раньше? Когда слова Романа, наконец, до меня доходят, все становится на свои места.
– Жизни твоих братьев в безопасности, ведь ты носишь под сердцем мою дочь, которую так отчаянно продолжаешь защищать…
Мои глаза готовы выпрыгнуть из орбит, и я зажимаю рот руками, начиная задыхаться.
Роман ухмыляется, кивает, тем самым признавая, что теперь я точно понимаю, в чем уловка.
– Ну… Теперь мы с тобой заодно. Хорошая девочка.
Поток слез течет по моему лицу, и я с трудом пытаюсь заговорить.
– Мои братья? М-мои б-б-ратья?
– Да, детка. Твои братья. Думаю, крайне важно, чтобы твои братья, как и мои родители, принимали участие в создании этой… маленькой семьи, которую, похоже, мы таки создаем. Я уже разговаривал со своими родителями и объяснил, солгал, называй это как тебе угодно, и они полностью понимают, что «произошло» и почему у них не было возможности встретиться с тобой во Франции. Теперь твоя очередь, мышка. Нам нужна история; история, которую твои братья не подвергнут сомнению, а я в этом малоэффективен. Потому мне нужна твоя помощь: ты знаешь своих братьев, я - нет. Это нечто из того, что может получиться только у тебя. Если ты предоставишь мне историю, в которую я буду уверен, что они поверят, тогда я позволю обеим нашим семьям засвидетельствовать факт создания нашей собственной семьи.
– Его голубые глаза пронзают мои.
– Мышка, скажи мне. Ты. Готова?
Я киваю прежде, чем он успевает вновь повторить свой вопрос.
– Я-я готова. Готова.
Грусть четко видна в чертах его лица, но он быстро маскирует ее, лукаво улыбаясь.
– Тогда весь этаж в твоем распоряжении.
Он берет авторучку и блокнот со стола рядом со стулом, на котором сидит, прежде чем выжидающе смотрит на меня.
После того, как я мысленно собираю все свое мужество и силу, моя стойкость становится на место, будто хорошо смазанная броня, а легкие абсолютно пусты, прежде чем я медленно вдыхаю, поднимаю глаза и, уставлено смотрю на Романа.
Черт. Ладно, была не была…
– Дело, над которым работал мой отец перед смертью, то же самое дело, в которое я бросилась при первой же возможности, чтобы уничтожить тебя… дело против тебя и твоих «двенадцати» было ничем иным, как приманкой. Ты был жертвой. Статус твоего отца как уважаемого генерала, так же как и элитное социальное положение твоей семьи, сделало тебя идеальной мишенью, особенно когда любой, кто еще дружит с головой, связывал это с не слишком удачными «деловыми партнерами» твоего отца, а также с общественным мероприятиями, в которых он поначалу принимал участие в поздние шестидесятые, а потом продолжил в конце девяностых. Когда я это поняла, то покончила с делом. Как бы я ни старалась исправить все, посадив тебя за решетку, из-за скорби по причине смерти моего отца, там нечего было исправлять. К тому же, когда Джей снял меня с дела и отстранил от отдела, у меня не оставалось причин продолжать тот путь, по которому я шла. Потому я отказалась. От всего.
Взглядом я оцениваю черты его лица на предмет того, имеют ли мои слова силу или же они бесполезны, но все, что в нем отражается, это чистая скука.
– Тем не менее, прежде чем я это поняла, мы с тобой провели достаточно времени, два года играя в нашу игру «кошки-мышки», создавая при этом тонкую, поддельную, но все же вежливую «дружбу». Наша «дружба» переросла в телефонные разговоры и короткие свидания за обедом или ужином, которые происходили время от времени, когда мы с тобой одновременно оказывались в одних и тех же странах. За несколько месяцев наша «дружба» приобрела более интимный характер, и мы стали прилагать больше усилий, чтобы не просто попасть в компанию друг друга, а чтобы стараться изо всех сил и обеспечить наше совместное времяпрепровождение максимально возможной регулярностью.