Роман
Шрифт:
Сказать, что я провожу большую часть времени в одиночестве, будет преуменьшением, которое я отказываюсь озвучивать.
Я не видела своего мужа больше двух месяцев. Если не считать того случая, когда я вошла в нашу спальню в первую брачную ночь, то больше ни разу и не видела.
Мои эмоции зашкаливают. Мои когда-то упорядоченные мысли вспыхивают и сталкиваются с запутанными, но глубоко укоренившимися чувствами. Я не знаю, кто я, но точно знаю, что нуждаюсь в Романе.
Я слабачка.
Позор
Ты хоть представляешь, сколько раз в моей тихой гробнице одиночества я планировала побег? Печальнее всего то, что с каждым днем мои идеальные планы меняются и перестраиваются. Они слабеют, и я чертовски это ненавижу. Его отсутствие не причиняет мне ничего… ничего, кроме того, что разрушает мою решимость в клочья, и я не знаю, как долго смогу сохранить нити, удерживающие от разрыва.
Мои мысли явно отражаются от поверхности зеркал, в которых я вижу женщину, которую не узнаю, когда внезапный стук в дверь вырывает меня из потока моих мыслей.
Я встаю из-за туалетного столика, распыляю «Коко Шанель Мадемуазель» и шагаю в облако духов, прежде чем поставить бутылку обратно и подойти к двери.
Когда я открываю дверь, то улыбаюсь, приветствуя моего акушера-гинеколога, доктора Кэрол, прежде чем закрываю дверь и следую за ней.
– Миссис Пейн, сейчас вы на двадцать восьмой неделе или семи месяцах беременности, самое время для вашего третьего и последнего ультразвука. Мистер Пейн приобрел аппарат «4D ультразвуковой диагностики», чтобы вы смогли увидеть своего ребенка более четко. Это удивительная машина, которая буквально позволит нам увидеть вашего ребенка, как если бы он был вне утробы, технология аппарата самая лучшая, уверяю вас.
Она улыбается, прежде чем открыть дверь в затемненную комнату.
– Заходите внутрь, запомните: расстегните медицинский халат спереди, сядьте на смотровой стол и положите простыню на колени.
– Да, мэм, - бормочу я, когда дверь за мной закрывается. Быстро снимаю одежду, надеваю халат и хватаю простыню, прежде чем повернуться к смотровому столу.
Роман, мать его, Пейн, во всей своей красе, заставляет меня резко остановиться и задохнуться, прикрывая рот руками.
– Ро…
Воплощение Сатаны, скрытое под человеческим обликом, за которого я вышла замуж, правый уголок рта изогнут в хитрой ухмылке так, что на щеке появляется ямочка.
– Мышка.
– Не проявляя ни капли эмоций, он садится, кладя правую лодыжку на левое колено, прежде чем сложить пальцы под полной нижней губой и продолжить: - Надо же. Ты выглядишь… хорошо отдохнувшей.
– Рома…
Его рука взлетает в воздух, заставляя меня закрыть рот и прикусить язык от грозящих вырваться обвинений.
– Мышка, ты же не думала, что я охотно пропущу сегодняшний день?
– Он похлопывает по смотровому столу рядом с собой и улыбается мне.
– Пожалуйста, присаживайся. Давай посмотрим на нашу малышку.
Без колебаний я подхожу к смотровому столу и сажусь, после того, как я ложусь, слышу, как медсестра входит и говорит:
– Хизер, гель будет ощущаться немного липким, я разогрела его, так что он не будет холодным.
Я киваю, когда медсестра растирает теплый гель по низу моего живота, прежде чем прекрасное личико моей дочери появляется на экране.
Любая женщина, которая когда-либо по-настоящему любила мужчину, знает, что в жизни у нее будет только горсть важных воспоминаний. Одно из них - влюбиться. Наши сердца настолько саморазрушительны и глупы, как овцы, они ведут нас к нашему самоуничтожению. И после того, как мы разгромлены… продолжаем пресмыкаться, умоляя о большем, потому что запретный плод - наркотик для каждой женщины. И хотя известно, что он уничтожит тебя, опустошит и оставит в темном небытии, мы все равно гонимся за ним, как прилежные наркоманы.
Я бежала к нему с той минуты, как закинула сумку в багажник машины и помчалась за жизнью, к которой не была готова.
И я ненавижу себя за это не меньше, чем Романа.
– Вот и она, - медсестра обращает мое внимание на экран.
– Видите ее?
Когда я вижу свою дочь, Винтер Иви, слезы, которые я сдерживала с той минуты как встретила Романа, душат меня, вырываясь из груди.
– Она прекрасна.
– Конечно, она похожа на свою мать, - шепчет он. Когда я смотрю в его глаза, замечаю что-то под благоговением, вижу то, чего никогда не видела на лице Романа… страх.
После того, как медсестра вытирает гель с моего живота, выключает аппарат и тихо уходит, я смотрю на него и задаю вопрос, на который не хочу знать ответ:
– Роман, что ты наделал?
Слезы текут по моим щекам, когда он встает и начинает мерить комнату шагами, запустив руки в волосы, а слова полные мольбы прорываются сквозь мои всхлипы:
– Роман, что? Что ты натворил?
Он останавливается у двери и надломленным голосом говорит мне:
– Ты никогда не станешь номером тринадцать.
Он оставляет меня, пока я неотрывно смотрю на дверь, которая закрывается за ним.
Как кто-то может чувствовать себя одновременно опустошенным и израненным?
Глава 28
Роман
С тех пор, как я покинул Хизер в ночь нашей свадьбы, я находился в состоянии алкогольного опьянения каждую минуту, и никогда не оставался в одном городе дольше суток. Каждую ночь я проводил с разными женщинами, иногда их было три-четыре. Я душил каждую, резал плоть, наблюдая, как они истекают кровью, в то время как ненасытный садист внутри меня наслаждался их криками и мольбами.
Сначала женщины были из моего круга, но после того, как мой внутренний зверь вырос до монстра, в которого я превращался, Себастьян, переезжая из города в город, начал подбирать эскорт. И где-то между номером тринадцать в Бразилии и номером семнадцать в Торонто, он был вынужден находить шлюх, дешевых шлюх, которых не хватятся, когда я зайду слишком далеко.
Вчера утром, просыпаясь после трехмесячного запоя скотчем, лежа в луже каждой капли крови номера двадцать, я осознал, что пути назад нет.