Роман
Шрифт:
– Президентов "просто так" не убивают, - вставил свою реплику Роберт.
– А ты, Бобби, - перевела она свой потерянный взгляд на него, - ты же был министром юстиции.
– Его тоже убили, Мэм, - спокойно сказал Джон.
– Как же это?.. Что же это?..
– совсем тихо, чуть не плача вопрошала Монро.
– Просто надо чаще трусить сети, - успокаивающе произнёс Джон.
– Какие сети, - уже не спрашивая, и не ждя ответов, всхлипывала Мэрилин.
– А как рыбаки: проветривают, и чистят свои сети, - почти
– Какие рыбаки,.. при чём тут рыбаки, - промокала она свои глаза.
– Как рыбаки чистят от грязи свои сети. Высушивают на ветру и чистят. Так общественность должна чистить свои спецслужбы, время от времени, - говорил Джон, помогая Мэрилин утирать слезинки.
– И это касается не только моей страны, Мэм, - успокаивал он её.
137.
И от куда-то из далека, донёсся голос Элвиса Пресли, певшего что-то блюзовое, грустное, жалеющее о чём-то далёком, прошедшем. И ему тихо вторили хоровым вокализом.
– Но это что, - задумчиво заговорил Джон Кеннеди, - когда я был ещё на Луне, и смотрел оттуда на Землю, на этот дивный шар.., то вспомнился мне тот, так называемый "Карибский кризис". Жители Земли ничего не знали, и не ведали. И только я с Бобби, да Хрущёв, глава СССР - знали, что всё может кончиться на Земле, и в очень короткое время. Но и он в Советах, и я в Штатах - ощущали какую-то невидимую, третью силу, которая упорно толкала нас к Большой войне. Атомной войне. К ядерной катастрофе.. Она действовала помимо нас. Мы с ней еле-еле справлялись. Это было как в беспамятстве. Как в каком-то кошмаре.
Джон помолчал, прислушиваясь к всхлипам Мэрилин.., приблизился к ней, приложив ладонь к её щеке.., улыбнулся.
– Так вот, - тихо продолжил он, - я сидел на лунном камне, смотрел на Землю, и радовался, что я участвовал в Её спасении. Она жила, и мне было легко до слёз.
Но Мэрилин молча отстранила его руку, и медленно пошла прочь. Она удалялась, проходя сквозь всё новые и новые жалюзи из солнечных лучей. И её серебряное платье уже едва узнавалось среди колышущегося золотого света.
– Её сейчас нельзя упускать из виду, - сказал Джон Роберту, - здесь мы можем себе это позволить.
И братья, как по команде, приложили указательные пальцы ко рту, и на цыпочках двинулись вслед за Мэрилин Монро.
Голицыну тоже очень хотелось двинуться вслед за этой умопомрачительной Звездой, так поздно появившейся на экране в его жизни. Но карлик Бэс вернулся к прежней картинке, если можно так выразиться.
– А куда же подевался этот чернопальтовщик, - сострил Жан Габен, ища глазами Ремарка, и поглядывая на Марлен Дитрих.
– Прикуси язычок, Жан, - оборвала его Марлен, - его родную сестру, эти фашистские уроды, гильотировали, вместо него.
– Я этого не знал, - испуганно приглушённо сказал Габен.
– Так вот, что б ты знал, - легонько ударила она букетиком тюльпанов по его щеке,
И воцарилась тишина. Такая тишина, как будто всё вокруг оглохло и онемело.
И вот в такую тишину, вдруг, обрушились звуки невероятной силы. Звуки большого симфонического оркестра, которые, казалось, неистово мутузили эту ненавистную глухонемую тишину. И вступил голос. Мощный округлый бас-баритон.
"На земле-е-е! весь род людской"...
– Господи, боже мой, да ведь это Шаляпин!
– восторженно, но тихо воскликнул Ростропович, глядя на Вишневскую, которая тут же вскинула руку, что бы он немедленно замолчал.
А мощный голос продолжил:
"Чтит один кумир священный,
Он царит над всей вселенной,
Тот кумир - телец златой"!
И изумлённый Голицын, сидя внутри корабля, конечно же понял, что это была ария Мефистофеля из оперы Гуно "Фауст". И он как-то напрягся, и взглянул на Бэса, но тот сидел как ни в чём не бывало.
А там уже целый хор, с гулкими ударами литавр, вторил певцу:
"Сатана там правит бал,
Там правит бал!
138.
Там правит бал!
Сатана там правит бал,
Там правит бал!
Там правит бал"!
И от этих одновременных ударов хора, оркестра и литавр, казалось, всё дрожало кругом.
– Да, - невозмутимо подтвердил элегантный Соломон, глядя на восторженную Вишневскую, - это Шаляпин. Он попросил меня собрать ему хор и оркестр, и я сделал это.
– Соломон, я тебя умоляю, представь нас ему, - взмолился Ростропович.
– Это неудобно, Слава, - испугалась чего-то Вишневская.
– Почему не удобно?? С какой это стати - не удобно?!
– не унимался Ростропович.
– Слава, успокойтесь, - мягко прервал его Соломон, - я знаю с каким восторгом относится Галина Павловна к Шаляпину. И только ради неё, я попробую вас представить этому сумасшедшему гению. Это там, - указал он крылом, - подлетим.
И они взмыли один за другим, и полетели как перелётные птицы.
– А что это за Соломон такой? Что он всех знает?
– несколько возмущённо заинтересовался Голицын.
– Кто он такой?
– О-о!
– тут же отозвался Бэс, - это знаменитый американский импресарио Сол Юрок. Вообще-то он Соломон Израилевич Гурков, уроженец Черниговской губернии. Но ещё в 1906 году он уехал в США. Работал курьером, мыл бутылки, торговал в скобяной лавке. Ну, как обычно. А в двадцать первом году уже устроил гастроли великой русской балерины Анны Павловой. И пошло и поехало. Он привозил в Америку много русских: Ойстрахов, Рихтера, Гилельса, Владимира Ашкенази, Майю Плисецкую Ирину Архипову, Бэлу Руденко; МХАТ, Большой театр, кукольный театр Сергея Образцова, Ансамбль "Берёзка". Его за это даже чуть не убили.