Романовы
Шрифт:
Подсчёт числа законодательных актов второй половины столетия показывает, что правление Петра III поставило рекорд по части законотворческой активности (он был побит в царствование Павла I): пять манифестов, 70 именных указов, два договора и 13 резолюций по докладам. Почти каждый второй день из 185 проведённых им на троне отмечался личным царским распоряжением, не считая сенатских указов. Интенсивность потока монаршей воли особенно заметна в первые месяцы царствования.
В январе 1762 года были упразднены должности провинциальных полицмейстеров, утверждены образцы монет, приняты решения о перечеканке медных денег и снижении цены на соль, Сенат получил указ исполнять устные распоряжения императора, была ликвидирована Конференция, объявлено о рекрутском наборе и записи добровольцев в голштинские полки,
В феврале был объявлен манифест о вольности дворянства, упразднена Тайная канцелярия, провозглашена секуляризация церковных и монастырских владений согласно елизаветинскому указу 1757 года, распущена Лейб-компания, создана комиссия по улучшению флота, беглым предоставлена возможность безнаказанно вернуться из-за границы, прекращена ссылка на каторгу в Рогервик на берегу Финского залива.
В марте было запрещено строить и иметь церкви в «партикулярных домах», созданы Коллегия экономии для проведения в жизнь секуляризации и «воинская комиссия» для преобразований в армии, утверждён новый штат гвардии, запрещено «бесчестно» наказывать солдат и матросов «кошками» и батогами. Предпринимателям больше не разрешалось покупать крестьян к мануфактурам, но зато вводились экономические свободы: подданные получили право торговать в Архангельске и вывозить из империи хлеб, отменялись казённые монополии на торговлю холстом и ревенем и монопольные торговые компании на Каспийском море. С 13-го числа начались заседания вызванных из провинции депутатов для обсуждения нового Уложения.
Но в апреле преобразовательный порыв утих: на смену серьёзным реформаторским актам пришли распоряжения об истреблении полицией «всех имеющихся в Санкт-Петербурге собак», срочном переименовании полков по именам их шефов и новых мундирах для полковых лекарей и живодёров.
Даже важнейшие акты нового царствования составлялись поспешно, оказывались не вполне продуманными, не был обеспечен контроль над их проведением в жизнь. «Епакта вольности российских дворян» (так назвал манифест от 18 февраля 1762 года обер-прокурор Сената П. Н. Трубецкой) не была подкреплена материальным обеспечением в виде монополии на заводы и ликвидации купеческого предпринимательства. Эти гарантии предполагались проектом нового Уложения, но составлявший манифест А. И. Глебов их вычеркнул. На практике получить «вольность» было не так просто; дела Герольдмейстерской конторы показывают, что при Петре III отставников по-прежнему определяли на «статскую» службу в качестве провинциальных воевод. Другие к ней не особенно стремились; многим ветеранам Русско-турецкой войны 1735— 1739 годов идти было некуда, и они сами просили определить их «для пропитания» к монастырям.
Манифест о ликвидации Тайной канцелярии на самом деле предписывал только не принимать свидетельств от «колодников» и не арестовывать оговорённых без «письменных доказательств», но не отменял дел «по первым двум пунктам», о которых по-прежнему полагалось «со всяким благочинием» доносить «в ближайшее судебное место, или к воинскому командиру», или (в «резиденции») доверенным лицам императора Волкову и Мельгунову.
Объявленная секуляризация вообще не имела механизма реализации: только 21 марта 1762 года новый указ предписал создать при Сенате Коллегию экономии и отправить офицеров для описания церковных и монастырских вотчин, а инструкция им была готова лишь к середине апреля; сенатский указ поступил к монастырским властям только к лету. В итоге до самого свержения Петра III реформа так и не началась.
Составленная уже при Екатерине II сенатская ведомость об исполненных и неисполненных письменных и словесных указах её предшественника показала, что «неучинёнными» оказались не только секуляризационная реформа, но и указ о понижении пробы серебряных монет, и снижение цены на соль, и отмена каторги в Рогервике, и распоряжения о полицмейстерах, о «произвождении в секретари из приказных чинов» и другие повеления императора.
Некоторые из его распоряжений тут же приходилось корректировать. Так, указ о свободе торговли хлебом
Архиереи издавали повеления во исполнение императорских указов, а затем саботировали их. Распоряжение о закрытии домовых церквей вызвало протест даже ближайших к Петру лиц. В результате храмы были оставлены в домах Н. Ю. Трубецкого, М. И. Воронцова и «генеральши Мельгу-новой», что могло, пожалуй, только дискредитировать царя и его любимцев. Пётр посылал в Синод упрёки в неправосудии и «долговременной волоките» и повелевал: «Нашим императорским словом чрез сие объявляю, что малейшее нарушение истины накажется как злейшее государственное преступление, а сей указ не токмо для всенароднаго известия напечатать, но в Синоде и к настольным указам присовокупить»31.
В ответ по столице стали распространяться слухи о приказе императора уничтожить большинство икон в храмах и обрить бороды священникам (на деле же ничего подобного ни среди устных, ни среди письменных распоряжений Петра III нет). Но главной заботой императора весной 1762 года была война.
Война и деньги
Штелин считал апрель рубежом в политике своего бывшего ученика: с момента переезда в новый Зимний дворец тот лишь утром занимался государственными делами, а всё остальное время посвящал заботам об армии. Император видел себя восстановителем отечества, которым прежде всего считал родную Голштинию. Но для этого надо было прекратить затянувшееся противостояние с Пруссией, которое Пётр III считал принципиально ошибочным.
Этот шаг не был неожиданным для окружения царя. 23 января в докладе о международном положении страны Воронцов напомнил Петру об имевшихся договорах и их преимуществах для России (в виде австрийских субсидий и гарантий присоединения Восточной Пруссии) и предложил взять на себя почётную роль посредника-миротворца. С точки зрения канцлера, все участники конфликта, в том числе и Англия, истощены войной; необходимо объявить союзникам о «новой системе» и «заставить каждого уменьшить свои требования».
Но император предпочёл действовать проще — приказал отозвать корпус 3. Г. Чернышёва из австрийской армии. Почувствовавший конъюнктуру главнокомандующий П. С. Салтыков доложил, что согласился на предложенное противником перемирие, не дожидаясь указа из Петербурга. Такой рескрипт немедленно последовал, и переговоры завершились 5 марта подписанием перемирия.
Салтыков докладывал в Петербург о невыплате армии жалованья за 1761 год. Но Пётр уже 18 февраля повелел Военной коллегии полностью укомплектовать людьми и лошадьми Померанский корпус. Его командир П. А. Румянцев был вызван в столицу, где получил рескрипт о подготовке войск «к известному назначению» — войне с Данией, которая, по утверждению Волкова, «всегда была решённым делом».
Датскому послу в России графу Гакстгаузену было указано на то, что от упорства в голштинском вопросе «могут крайние, но лехко ещё теперь упреждаемые последовать бедствия». 17 марта на ужине во дворце А. Г. Разумовского император «изъявил своё намерение объявить войну Дании» прямо в присутствии датского дипломата. Бряцание оружием началось как раз в то время, когда союзники русского императора получили его декларацию от 8 февраля 1762 года с отказом от «тягостных» обязательств по отношению к ним и намерением заключить мир даже ценой потери всех «приобретений». Прибывший в Петербург прусский посол и адъютант короля Фридриха барон Бернгард Вильгельм фон дер Гольц при полном одобрении императора взял процесс мирных переговоров в свои руки.