Романовы
Шрифт:
Однако после казни короля в 1793 году дипломатические и торговые связи с Францией были прерваны. Теперь «Ведомости» уже обличали её «самозваный народ, составленный из попов, стряпчих, профессоров, бродяг и их сволочи», и предрекали ему печальную судьбу: «Должно ему одичать совершенно и свирепствовать противу всего, что он бесчеловечным своим правилам находит противным; а сие превращение человечества в зверство есть одно из ужаснейших следствий, каковое французское безначалие произвести было в состоянии».
Французская дипломатия, в свою очередь, настраивала против России Турцию, Швецию и Данию; агенты Конвента оказались в русской армии, Черноморском флоте и даже Коллегии иностранных дел. Когда 3 мая 1791 года в Польше под влиянием французских событий была принята конституция, недовольная знать обратилась к России и Екатерина II отправила в соседнюю
В декабре 1792 года императрица чётко сформулировала своё отношение к событиям в Польше: «В Варшаве развелись клубы, наподобие якобинских, где сие гнусное учение нагло проповедуется и откуда легко может распространиться до всех краёв Польши и следовательно коснуться и границ её соседей... По испытанию прошедшего и по настоящему расположению вещей и умов в Польше, то есть по непостоянству и ветрености сего народа, по доказанной его злобе и ненависти к нашему и особливо по изъявляющейся в нём наклонности к разврату и неистовствам французским мы в нём никогда не будем иметь ни спокойного, ни безопасного соседа иначе, как приведя его в сущее бессилие и немогущество».
В январе 1793 года Россия и Пруссия совершили второй польский раздел. Депутаты сейма в полном молчании ратифицировали его: несогласных силой удаляли с заседания, а их имения конфисковывались. Так Россия получила Правобережную Украину. Поляки ответили восстанием под руководством Тадеуша Костюшко. Осенью 1794 года войска России и Пруссии разбили повстанцев, Костюшко попал в плен. Варшава была взята штурмом армией Суворова. По третьему разделу страны (1795) к России отошли Западная Белоруссия, Литва и Курляндия. Несчастный Станислав Понятовский отрёкся от престола и спустя три года скончался в почётном плену в Петербурге, а Польша как самостоятельное государство прекратила существование—до 1918 года. Императрица гордилась тем, что не взяла «ни клочка» собственно польских земель, но опасалась появления французской «заразы» близ российских границ. Она писала Суворову: «Я была бы виновата перед потомством, если б дала усилиться бунтовщикам; разврат французский разлился бы по лицу России и наводнил бы весь Север».
На закате
В 1790-х годах Екатерина находилась на вершине славы и могущества. «Осанка её величественна, такою воображала я себе в детстве волшебницу. Лицо у неё широкое и полное, с виду нельзя ей дать 60 лет. Волосы и брови у неё не крашеные, совсем седые и густые; причёска совершенно соответствует её летам. Головной убор приколот двумя огромными бриллиантами. Выражение лица очень приятно, рот до сих пор необыкновенно красив, нос не велик, но прекрасной формы и чудные голубые глаза, без которых нельзя вообразить её. Она слегка румянится, но кожа так свежа у неё, что, наверное, она никогда не белилась. Поступь у неё удивительно лёгкая, не по летам, и вообще её можно назвать олицетворением “крепкой старости”» — так выглядела 66-летняя российская императрица в 1795 году по описанию герцогини Августы Софии Саксен-За-альфельд-Кобургской, прибывшей в Петербург выдавать одну из своих дочерей замуж за великого князя Константина Павловича.
Екатерина вела всё тот же размеренный образ жизни и постоянно работала. Конечно, силы были уже не те. Она располнела, стала с трудом подниматься по лестнице, читала в очках; донимали колики, простуды, ревматизм. Один за другим уходили из жизни её сподвижники и друзья молодости — Григорий Орлов, братья Никита и Пётр Панины, фельдмаршалы Александр Голицын и Захар Чернышёв, незаменимый Потёмкин, генерал-аншеф Юрий Броун, генерал-прокурор Александр Вяземский, подруги Прасковья Брюс и Мария Нарышкина. Неумолимое течение времени уносило современников Екатерины, и ей оставалось лишь запечатлевать их на страницах своих мемуаров.
В день пятидесятилетия своего приезда в Россию, 11 февраля 1794 года, она писала Гримму: «Да, я думаю, что здесь в Петербурге едва ли найдётся десять человек, которые бы помнили мой
Ситуация в Европе становилась всё более опасной. Императрица понимала, что «французский разврат» несёт угрозу привычному мироустройству, и иногда не могла сдержать себя. Не менее знаковой, чем дело Радищева, стала бессудная расправа с одним из самых благородных людей той поры — Николаем Ивановичем Новиковым, основателем Типографической компании. Новиков и его друзья-масоны ставили целью духовно-нравственное исправление личности на стезях христианского вероучения. Они реализовали масштабный просветительско-филантропический проект: за десять лет (1779— 1789) аренды университетской типографии было выпущено около девятисот изданий — примерно четверть всей печатной продукции того времени, в том числе первые в России женские, детские, философские, агрономические журналы, учебники, словари и т. п. Ими были открыты при Московском университете педагогическая семинария для подготовки преподавателей гимназий и пансионов, первое студенческое общество («Собрание университетских питомцев»), больница и аптека с бесплатной раздачей лекарств бедным. Студенты организованной ими переводческой семинарии обучались на средства, собранные масонами. Размах независимой от правительства общественной инициативы насторожил Екатерину, а заграничные масонские связи Новикова и его друзей и их попытки установить контакт с наследником Павлом переполнили чашу её терпения. В 1792 году она повелела начать расследование по делу просветителя. «Князь Александр Александрович! ...видя из ваших реляций, что Новиков человек коварный и хитро старается скрыть порочные свои деяния, а сим самым наводит Вам затруднения, отлучая Вас от других порученных от нас Вам дел, и сего ради повелеваем Новикова отослать в Сле-сельбургскую крепость», — приказала она 10 мая московскому главнокомандующему Прозоровскому.
Вопросы, заданные Новикову на следствии, несли отпечаток представлений императрицы о масонстве: как он обогащался за счёт обмана рядовых членов масонских лож; сколько золота было получено с помощью философского камня; насколько отступил он от православия; почему установил изменнические связи с Пруссией. Новиков не признал себя виновным в том, «чтобы против правительства какое злое имел намерение». Екатерина II, не передавая дело в Сенат, лично определила, что он виновен по шести пунктам обвинения и «по силе законов» достоин смертной казни. Собственноручный указ от 1 августа 1792 года гласил, что государыня, «следуя сродному нам человеколюбию и оставляя ему время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость».
Место у трона, освободившееся со смертью Потёмкина, занял 22-летний Платон Зубов — ротмистр Конной гвардии, «чернуша» и «резвуша», как называла его императрица в письмах. При жизни князя Таврического фаворит в дела не вмешивался; современники считали его «дуралеюшкой», но Екатерина верила в его таланты. Влияние Зубова стало расти: в 1792 году он был назначен генерал-адъютантом, в 1793-м — генерал -фельдцейхмейстером, екатеринославским и таврическим генерал-губернатором; в 1796-м стал главноначальствующим над Черноморским флотом и получил титул князя Священной Римской империи. Не имея ни знаний, ни способностей Потёмкина, Платон Александрович стал ближайшим советником императрицы и фактически сосредоточил в своих руках руководство внешней политикой России. Своими ордерами он управлял Новороссийским краем, никогда не выезжая на юг. В 1795 году он участвовал в переговорах о разделе Речи Посполитой и выдвинул масштабный проект войны с Турцией: одна армия, покорив Иран, должна была идти на Константинополь с востока, другая — через Балканы с запада. Частью этого плана стал Персидский поход (1796) под началом его брата Валериана. В 1796 году по инициативе фаворита началась перечеканка всей медной монеты с удвоением её номинала.