Ромашка для Горыныча
Шрифт:
— Я и не собираюсь, — рычу. — Ненавижу его! Маме жизнь испортил, а теперь на мою нацелился!
Алина резко поворачивается ко мне, глаза сверкают. Сейчас она больше всего напоминает амазонку. Такая же воинственная и решительная.
— Я сейчас вызову полицию, и ты напишешь на него заявление! Пусть его посадят за… — она на мгновение задумывается, сжимая губы. — …за преследование и шантаж!
— Шантаж? — вскидываюсь. — Чем он меня шантажирует?
— Да хоть фактом своего существования! — Алина горячо взмахивает руками. — Подумаем, как это обосновать,
— Алин, — устало вздыхаю и провожу рукой по лицу. — Он наркоман, а не мафиози. Сомневаюсь, что полиция будет его искать по моей жалобе.
— И что теперь, просто позволить ему таскаться к тебе?! — кипит она.
В этот момент с улицы доносится звук полицейской сирены.
— О! На ловца и зверь бежит! — восклицает Алина, бросаясь к окну.
Я смотрю на неё, не совсем понимая, что происходит.
Девушка несколько секунд внимательно смотрит вниз, а потом поворачивается ко мне с удивлённым и восхищённым выражением на лице.
— Сонь, а там это… Твоего папашу полиция забирает… И это… Кажется, Горин что-то с ними решает…
— Что? — подскакиваю к окну с бешено колотящимся сердцем.
Сквозь стекло вижу, как два полицейских сажают Шибанова в машину. Рядом стоит Егор. По его напряжённым плечам видно, что он не так уж безразличен к происходящему. Он разговаривает с одним из полицейских, а тот кивает и записывает что-то в протокол.
Сердце сжимается от странной смеси благодарности и смущения.
— Вот это я понимаю, мужик! — восхищённо заявляет Алина. — Слушай, Сонь, он реально за тебя горой стоит! Он же даже не Горыныч, а целый дракон.
Улыбаюсь непонятному щемящему чувству внутри. Я очень благодарна Горину за то, что разрулил ситуацию, но мне ужасно страшно, что он теперь будет думать обо мне. Смогу ли я рассказать ему правду? Будет ли у меня такой шанс?
Стоим с Алиной у окна, прижавшись к стеклу, и следим за тем, как уезжает полицейская машина. Внутри меня что-то сжимается, но я не могу оторвать взгляда от Горина. И, как только машина исчезает за поворотом, он поворачивается. Его глаза находят мои — прямой, напряжённый взгляд сверлит меня. Сердце бухает в грудной клетке, пытаясь сбежать подальше от своей глупой хозяйки.
Горин опускает голову и направляется в общагу, а я продолжаю стоять у окна и ощущаю, как воздух становится тяжелым, а дыхание куда-то пропадает.
— Пойду, помогу Рите с ужином, — пищит Алина и быстро убегает из комнаты.
Я не могу слышать шаги в коридоре — это невозможно физически. Но я их слышу — резкую, быструю поступь Горина.
Не оборачиваюсь, когда дверь распахивается и закрывается с тихим хлопком. Не оборачиваюсь, когда шаги приближаются и затихают за моей спиной. Не оборачиваюсь, когда крепкие руки с силой сжимают мои плечи. И только закрываю глаза, когда чувствую горячее дыхание у виска.
— Скажи, ромашка, — в ухо врывается быстрый шёпот, — сколько ещё тайн ты хранишь? И каких ещё сюрпризов мне ждать?
В голосе Горина нет осуждения. Это,
И меня, наконец, отпускает.
Судорожно выдыхаю, резко разворачиваюсь, обхватываю Егора за талию и изо всех сил вжимаюсь лицом ему в грудь.
В глазах горячо, лёгкие горят, но я не даю эмоциям выплеснуться на свободу. Жадно глотаю ртом воздух, пытаясь успокоить разбушевавшиеся нервы, и понимаю, что те пару минут, что Горин шёл ко мне, я, наверное, вовсе не дышала.
Он не осуждает. Вообще ничего больше не говорит. Мы стоим, прижавшись друг к другу, до тех пор, пока, наконец, мои лёгкие не насыщаются кислородом. А потом я начинаю быстро и сумбурно шептать:
— Я не врала… и не скрывала. Просто думала, что он… никогда больше… понимаешь? Я не знала… Вообще его не знала… Мама не говорила… Только, что Андрей и однокурсник… А потом в больнице он… Он позвал меня по фамилии… Он маму знал… и сколько мне лет и… и сказал, я на маму похожа… А потом сказал, что он… мой отец… Я не хотела с ним общаться… не собиралась… но он узнал, где я учусь и пришел… Сказал, что ему нужны деньги… Я отказала, а он сказал… что опозорит меня перед всеми… И все увидят, что я дочь наркомана… Я не хотела… Правда… Думала… дам ему денег, и он уйдёт… И только потом поняла, что не надо было… Я не знала, что мне делать… Думала, он больше не придет… никогда, а он… он…
Не выдержав, всхлипываю.
Егор ласково гладит меня по волосам.
— Надо было сразу мне рассказать.
Отрицательно мотаю головой.
— Нет! Мы же с тобой тогда… Ну…
Не знаю, как мягко обозначить наши пляски с бубном в тот период.
— Это не значит, что я бы тебе не помог. Но, если была так уж против меня, надо было идти к ректору или в полицию… — вздыхает Горин. — Ромашка, не делай так больше. Не пытайся все проблемы решить самостоятельно, тем более те, которые тебе явно не по силам.
— Я не хотела, — снова шепчу, — не знала…
Внутри всё переворачивается, и мне так больно, и тягостно, и трудно дышать. Но одновременно чувствую облегчение от того, что Егор поверил, не осудил и… помог. В который раз помог…
— Всё нормально, ромашка, — Горин целует меня в макушку и шепчет: — Просто… не забывай, что у тебя теперь есть я.
Киваю, и мне становится легче.
Глава 23
Вечер проходит в сказочной эйфории.
Сначала мы с Егором долго разговариваем в комнате.
Я уже спокойно рассказываю ему, как познакомилась со своим отцом, и что из этого вышло. А потом с кухни с дикими извинениями приходят девочки — им всё-таки надо поужинать, да и домашку никто не отменял, — и Горин утаскивает меня в небольшое кафе неподалёку.
Сев на мягкий диванчик за самый дальний столик, он заказывает ужин, и мы без зазрения совести целуемся, не обращая ни на кого внимания.
От его горячих поцелуев и сладких слов кружится голова, и внутри всё сжимается в тугой сладкий комок.