Ромашка для Горыныча
Шрифт:
А я закрываю лицо ладонями, отворачиваюсь и горько плачу. Мне больно и обидно. Потому что всё, что рассказывали девочки в детдоме — правда. Первый раз ужасен! Просто ужасен!
— Всё, всё, не плачь, — шепчет Егор. — Больше больно не будет. Ну, маленькая, тихо-тихо…
Он отводит мою ладонь от лица и зацеловывает меня, а потом захватывает губы. Тихо всхлипываю, не отвечая на его поцелуй. Просто позволяю языку Горина хозяйничать у меня во рту.
Горячие пальцы скользят по моим волосам, очерчивают скулы. Губы перемещаются на шею, и я тихо
— Вот так, моя хорошая, — жарко шепчет Егор и медленно толкается вперёд.
Больно, но уже не так сильно, поэтому только дёргаюсь и судорожно выдыхаю.
— Вот так, девочка, — шепчет Горин, продолжая неспешные движения. — Какая же ты маленькая… Моя маленькая… Моя милая… Моя сладкая… Да… Вся моя…
Нежный шёпот, горячее дыхание прямо в ухо и бесконтрольно снующие по телу мурашки, заставляют забыть обо всём плохом. Дыхание сбивается, а сердце бешено колотится.
Егор возвращается к губам, и я жадно принимаю и отвечаю на его ласку.
Поцелуй постоянно прерывается нашим тяжёлым дыханием, но мы снова и снова ловим губы и выпиваем, вытягиваем из них всю страсть, на которую они способны.
В какой-то момент ловлю себя на том, что сквозь слабые отголоски боли изнутри поднимается что-то уже смутно знакомое — горячее и тягучее, заставляющее стонать и извиваться, подаваясь навстречу. Стараюсь поймать эту томительную негу, позволяю этой обжигающей волне поглотить себя и выгибаюсь навстречу, хрипя и задыхаясь от лавины, сметающей всё на своём пути.
Бьюсь под движущемся тяжёлым телом, кричу от невозможности переполняющих меня эмоций и сама ловлю губы Егора, стараясь утолить образовавшуюся нестерпимую жажду. В один миг взрываюсь, разлетаясь на кусочки, и дрожу, впившись руками в крепкие горячие плечи.
В несколько толчков Егор ускоряется и сдержанно стонет, а потом мне на живот капает что-то горячее. Горин тяжело дышит, опускается на локти, придавливая меня своим телом и долго жадно и горячо целует.
— Ведьмочка моя страстная… — шепчет он между поцелуями. — Такая горячая и чувственная… Люблю тебя…
— Люблю, — вторю эхом, крепко прижимая его к себе.
Мой! Никому не отдам! Никогда! Не позволю даже смотреть! Потому что мой! Мой!! Мой!!! Кто сказал, что драконы — жадные ревнивые собственники? Они безбожно врут, потому что ведьмы намного, намного жаднее!
Ещё какое-то время мы нежимся на кровати. Егор обнимает меня со спины, крепко прижимая к себе и мягко зацеловывая спину и шею.
А я лежу у него на плече, двумя руками обхватив его ладонь, и думаю о том, что девчонки в детдоме никогда не рассказывали о том, что может быть так хорошо, так легко и так нежно-остро, что сердце сжимается от одной только мысли о том, что человек, которому ты принадлежишь душой и телом, точно так же душой и телом принадлежит тебе. И от обуревающих тебя эмоций хочется смеяться,
Ну и что, что действительно вначале было больно. Зато всё остальное было так сладко, что внутри всё до сих пор невольно плавится и томительно ноет.
И бабушка Наташа всё-таки была мудрой женщиной, потому что я счастлива. Неимоверно счастлива!
Бабушка! Мысль режет мозг, разрывая нирвану реальности.
— Егор! — резко подскакиваю и оборачиваюсь. — Твоя бабушка!
Сколько времени? Кидаю взгляд на часы. О, Боже! Половина восьмого! Не знаю, до скольки работают театры, но не круглосуточно же!
— Чёрт! — Егор тоже садится. — При самом лучшем раскладе она приедет где-то через час.
— А при худшем? — испуганно смотрю на Горина.
— При худшем, минут через пятнадцать.
Спрыгиваю с постели и начинаю собирать раскиданные по полу вещи.
Между ног неприятно саднит, и я невольно морщусь. Но всё равно ни о чём не жалею! Я люблю Егора, а значит, всё, что произошло — правильно.
Едва причесавшись и немного остудив горящие щёки ледяной водой, через пятнадцать минут я уже сижу на кухне и сжимаю в руках кружку с горячим чаем, а Егор выкладывает в вазочку сахарное печенье.
Сначала я хотела сбежать, но Егор непонятно с какой радости решил, что сейчас лучшее время познакомиться с его Анной Дмитриевной.
В стиральной машине крутится снятое с кровати покрывало.
Покраснела, вспомнив о том, как увидела на нём красные пятна и испуганно ойкнула, а Егор ответил:
— Ничего страшного, сейчас всё исправим, — скомкал его и, натянув джинсы, отправился в ванную.
Когда он вернулся, я, уже полностью одетая, сидела на краешке кресла, чинно сложив руки на коленях.
— Ты могла бы сойти за провинившуюся школьницу, — рассмеялся Егор, присев напротив на корточки и, мягко скользнув ладонями по бёдрам, потянул на себя, — но тебя выдают бесенята в глазах, ведьмочка моя!..
Он чмокнул смущённую меня в нос, взял за руку и повел пить чай.
Пока чайник закипал, Егор успел полностью одеться, и вот мы сидим с разных сторон стола и благообразно пьём чай.
Я уже успеваю расслабиться, любуясь своим первым и таким любимым мужчиной, и даже успеваю помечтать, что, может быть, всё обойдётся, и бабушка задержится на каком-нибудь фуршете, а я попеняю на позднее время и успею улизнуть, когда в тишине квартиры отчётливо громко разносится звук отпираемого замка.
Трясущимися руками ставлю чашку на блюдце и глазами испуганной лани, не отрываясь, смотрю на Егора.
— А вот и бабушка, — улыбаясь, подмигивает он и идёт встречать свою грозную учительницу, а я бледнею и мечтаю провалиться сквозь землю.
Мне кажется, у меня на лбу написано, чем мы только что с Егором занимались.
Боже, как можно было додуматься знакомить меня со своей родственницей прямо сейчас? И где были мои мозги, когда я уступила?
Глава 24