Ромен Кальбри
Шрифт:
Я взобрался на откос, где стояла сигнальная мачта, и, крепко обхватив ее руками и ногами, вскарабкался вверх. Мачта гнулась и трещала, словно была еще живым деревом, качавшимся под напором ветра в родном лесу.
Я увидел, что мой отец стоит у руля, а двое других рядом с ним опираются на борт, повернувшись спиной к ветру. Лодка двигалась рывками: она то совсем останавливалась, то летела, как пушечное ядро, отскакивая от пенистых волн, то совсем исчезала в водяных брызгах, которые моряки называют морской пылью.
Как только на бриге заметили лодку, моряки изменили курс и направили
— Буксирный канат лопнет, — сказал кто-то.
— Если даже он выдержит, — заметил другой, — все равно не удастся попасть на бриг.
В самом деле, лодка не могла подойти вплотную к бригу, чтобы дядюшка Узар взобрался на него. Либо лодка должна была разбиться о бриг, либо дядюшка Узар свалиться в море.
Связанные канатом бриг и лодка неслись теперь, подгоняемые ветром и волнами прямо к гавани. Когда бушприт погружался в воду, палуба резко наклонялась, и мы видели, как люди на ней хватаются за что попало, чтобы только удержаться на ногах.
— Влезай же, влезай! — орал господин Леге.
Три-четыре раза дядюшка Узар пытался перескочить на бриг, но лодку тут же отбрасывало в сторону, и она снова плясала на конце буксирного каната в двадцати-тридцати метрах от брига, бросаясь то вперед, то назад по воле волн.
Наконец бриг, сделав крутой поворот, приблизился к лодке, и, когда он опустился вместе с волной, лоцману удалось ухватиться за ванты и вскарабкаться на борт судна.
Казалось, что ветер преодолел все препятствия и, не встречая сопротивления, все разрушил, все снес на своем пути. Он дул с неудержимой силой, не ослабевая ни на секунду, пронизывая людей насквозь, не давая им вздохнуть. Теперь это был один непрерывный могучий порыв. Ничего не было слышно, кроме оглушающего свиста. Под натиском урагана волны вздымались бесформенными громадами, обрушивались одна на другую и кружились в бешеном водовороте.
Бриг несся с быстротой ветра, на нем оставили только паруса, необходимые для управления. Хотя вдали поверхность моря казалась гладкой, бриг испытывал и бортовую, и килевую качку, его швыряло из стороны в сторону, и, казалось, он вот-вот опрокинется… Вскоре паруса его превратились в клочья, а затем сорвало и марсель. Бриг потерял управление, и его понесло бортом к берегу. До входа в гавань оставалось теперь всего каких-нибудь двести-триста метров.
Вдруг все громко вскрикнули.
Лодка с моим отцом и двоюродным братом следовала за бригом на небольшом расстоянии; чтобы не столкнуться с тяжелым судном, она стала отходить в сторону. Но в эту минуту на бриге подняли треугольный парус, и, входя в гавань, бриг преградил дорогу лодке, совершенно закрыв ее своим черным корпусом. Две секунды спустя он уже плыл в фарватере.
Я, конечно, больше следил за лодкой, чем за бригом;
Но в этот злосчастный день море повсюду, насколько видел глаз, было одинаково бурным, и вернуться назад против ветра, чтобы пристать к берегу, оказалось совершенно невозможно. Спустили якорь, убрали паруса и лодку повернули носом к налетавшим на нее волнам. Между нею и берегом проходила гряда скал, которые должны был покрыть прилив, но не раньше, чем через полчаса. Выдержит ли столько времени якорь, не лопнет ли канат? Удержится ли на волнах лодка, не затопит ли ее?
Хотя я был еще ребенком, я все же имел некоторый опыт в морском деле и понимал, как опасно подобное ожидание.
Люди, стоявшие возле меня, говорили о том же. Теперь все сбежались на берег и сбились в кучу, чтобы лучше противиться ветру.
— Если они продержатся, то еще могут спастись; но если лодка сорвется с якоря, ее разобьет в щепки.
— Кальбри — прекрасный пловец.
— Да разве сейчас можно плыть!
Доска, и та не уцелела бы в этом круговороте из воды, водорослей, камней и пены, который, обрушиваясь на берег, размывал глубокие ямы.
Волны, ударяясь о скалы, откатывались обратно навстречу новым волнам, набегавшим с моря; наскакивали одна на другую и низвергались, как водопад.
С замирающим сердцем следил я за лодкой, когда почувствовал, что кто-то обнял меня. Я обернулся и увидел маму. Растерянная, испуганная, она прибежала ко мне; она все видела с высокого скалистого берега.
Несколько человек, среди них и капитан Уэль, подошли к нам. Они что-то говорили, старались успокоить нас и ободрить, но бедная мама ничего им не отвечала и не отрываясь смотрела на море.
Вдруг раздался отчаянный крик, заглушивший даже вой бури: «Якорь оборвался!»
Мама упала на колени, увлекая меня за собой.
Когда я поднял глаза, я увидел лодку на гребне огромной волны, которая подхватила, подняла ее и перебросила через скалы. Но, когда волна обрушилась на берег, лодка стала стоймя, закружилась на месте и скрылась в воде. Теперь я не видел ничего, кроме сплошной пены…
Только через двое суток нашли изуродованный труп отца, а тело моего двоюродного брата так и не отыскали.
Глава IV
Шесть лет, пока мой отец находился в плавании, его место за обеденным столом не приводило нас в такое мрачное уныние, как теперь, когда он погиб.
После смерти отца мы не остались нищими; у нас был дом и клочок земли. Однако моей матери пришлось работать, чтобы прокормить себя и меня.
До замужества она считалась лучшей гладильщицей поселка, а так как чепчики из Пор-Дье — любимый головной убор женщин всего побережья, то она нашла себе постоянную работу.