Ромео и Джульетта. Величайшая история любви
Шрифт:
Только с чего бы вдруг? Неожиданно как-то…
— Осмелюсь спросить, вы уже встречались с Джульеттой? — вдруг насторожился Николо от мгновенного, нехорошего предположения.
— Один раз! Один раз, любезный хозяин, я имел счастье лицезреть вашу дочь. На моих глазах она спускалась по ступеням Храма Господня в сопровождении некой пожилой особы, что не блещет наружностью, но, видимо, отличается скрытыми добродетелями.
— Ах, в сопровождении… — успокоился Капулетти. Позволил себе улыбнуться: — Это как раз Кормилица с ней была. Она действительно страшна, как черт в юбке. И боюсь, господин рыцарь, поиски скрытых
Нет, в общем понятно, почему рыцарь Парис охотится за рукой его дочери, соображал между тем Николо. Понимает, шельмец, что положение Капулетти в мире коммерции просто не позволит Николо не дать за дочерью такого приданного, которому бы позавидовали все. Но ведь и он сам только выиграет от этой сделки, обретая в обмен на деньги аристократическое происхождение. Если не для себя, то для дочери и будущих внуков…
Да что ему с этих гвельфов, с этих бессовестных торгашей, фарисеев из папской церкви и туповатых ремесленников на скамьях муниципалитета?! Разве он, Николо Капулетти, не чувствует в себе корни аристократизма, не уважает дело гибеллинов, не понимает необходимость объединения Италии под твердой рукой прославленного германского императора?! Хотя бы сегодня, не далее как с утра, он как проснулся, как давай уважать… Да он, Николо Капулетти, готов хоть завтра объявить гибеллином!
— Я, конечно, не смею настаивать… — начал терять терпение рыцарь. — Понимаю всю неожиданность своего появления в вашем славном доме… Но! — он наотмашь рубанул ладонью. — Согласны ли вы отдать за меня вашу дочь?!
— Согласен! Конечно же, согласен, почтенный Парис! — приподнято воскликнул Николо, расплываясь в широкой, хитроватой улыбке.
Они выпили…
Дальше разговор, как водится, перешел на деловую часть брачной сделки — приданное. Тут уж Капулетти, истинный коммерсант, почувствовал себя рыбой в воде. Обстоятельный рыцарь с трудом поспевал за полетом его речей. Слугам еще два раза пришлось подавать вина.
Впрочем, вдохновленный мыслью, что дочь Джульетта станет аристократкой, а будущие внуки — титулованными господами, Николо не стал скупердяйничать. Если в чем и обжулил рыцаря, то лишь слегка, для порядка…
Тепло, по-родственному, проводив Париса и широко улыбаясь ему вслед, Николо Капулетти подумал, что поспешил назвать этот день черным.
Вот что значит лишний подсвечник, вовремя обещанный доверчивому святому!
Нет, нет, он ни в коем случае не отказывается, мысленно поправился Капулетти. Обещал — сделает! Но тут видишь какое дело, Святой Николо, хочешь не хочешь, а теперь и приданное за дочкой давать, а еще сотню флоринов штрафа вынь да положь… Полновесных серебряных монет, что чеканятся во Флоренции…
Ах, да, бал! — вдруг опять вспомнил он. Время уже за полдень, а он до сих пор не глянул, как слуги готовятся к приему гостей. И новый кафтан с причудливой вязью шитья еще толком не примерялся!
Дел-то, дел…
Выпить, что ли, для бодрости?
Глава 4
Проспавшись (по выражению жены, сам Николо предпочитал в таких случаях сказать — отдохнув от трудов праведных) он поспешил обрадовать семью известием о помолвке. Да, политическим соображениям они с рыцарем решили пока не оглашать ее, но дело-то сделано. Договор о брачном обязательстве закреплен на бумаге и подписан обеими сторонами — все честь по чести.
Сеньора и сеньорина Капулетти примеряли в это время наряды к балу. Старая Кормилица, наперстница сеньориты, активно им помогала. Выдавала восхищенные замечания в адрес нарядов своих хозяек и едкие — в сторону будущих нарядов других дам.
Все трое полностью погрузились во все эти не слишком внятные, но, наверное, очень важные обсуждения сочетания цветов, складок, аксессуаров и украшений. Не сразу поняли, о чем речь, и зачем он пришел…
Лично мне, опытному Умберто Скорцетти, часто кажется, что женщины придает слишком много внимания таким мелочам, которые мужчины просто не замечают. Остается вопрос — если мужчины не замечают, тогда для чего вся эта кипучая суета? Занять досуг ненужными мелочами? Вызвать зависть подруг?
Но молчу, молчу, прекрасные сеньоры! Не делайте таких страшных глаз, словно вам на подол пролилось расплавленное олово! Признаю, что я, старый капитан, вступил в своих рассуждениях в ту область, где рискую утонуть безвозвратно в вашем презрении…
Услышав, что Джульетта просватана, жена довольно резко (если не сказать — сварливо!) поинтересовалась, в каком-таком кабаке, под какой из залитых вином скамеек любезный муж вдруг откопал для дочери жениха? И не устроит ли их будущего зятя бочка вина пообъемистей, с которой тот наверняка обвенчается куда охотнее, чем с молодой невестой?!
Николо препираться не стал, стерпел. Хотя и не без труда, в последний момент удержал бранные слова на кончике языка. Просто принял значительную позу, выпятил грудь, подобрал живот и холодно сообщил, кто жених.
Имя рыцаря Париса сделало свое дело. Жена быстро смекнула, что подобные женихи не валяются в кабаках под лавками, такой знатный рыцарь — честь для любого дома и желанный приз для всех веронских невест. Тут же сменила гнев на милость и изволила даже похвалить мужа за расторопность и предприимчивость, что случалось нечасто.
Потом, видя одобрение старшей хозяйки, расчувствовалась Кормилица. Эта почтенная женщина, конечно, уже подкрепила свои немолодые силы сладкими и крепкими наливками, но еще не до такой степени, чтобы те повлияли на ее дар бесконечно рассказывать одни и те же истории. Она, по обыкновению, пустилась в воспоминания, как Джульетта, ее Джули, будучи совсем маленькой, упала и расшибла лобик. И муж-покойник, тот еще шутник, сказал, мол, что же ты, Джуленька, вперед падаешь, на спинку нужно привыкать падать, задрав ножки и раскинув ручки… Вырастешь, будешь так и норовить упасть на спину… А та, кроха, утерев слезы, важно так — «Да, буду!». Мол, тысячу лет мне прожить (При таком-то обилии вина и наливок? — мысленно ухмыльнулся Николо), все равно не забуду, как муж спросил, а Джуленька ему ответила!
Эту историю Кормилица рассказывала всем встречным и поперечным по нескольку раз на дню, к этому уже все привыкли, как жужжанию мух.
Мужа-шутника, ныне покойного, Капулетти плохо помнил, да и не к чести ему помнить всяких покойных «тощих». В памяти у него лишь засело, что шутки у того были своеобразные. С женой он шутил преимущественно веревкой, плеткой, палкой, и, рассказывали, даже оглоблей. Пожалуй, так и должен поступать настоящий хозяин дома! — приходило иногда в голову Капулетти.