Ромео во тьме
Шрифт:
– Занят? Шумихой вокруг своей книжки? – В ее интонации сквозило презрение.
Доминик предпочел промолчать.
Они вышли из дома.
– Я хотел…извиниться… – Он замялся. Просить прощения ему всегда было тяжело. – За тот…вечер.
Анаис окинула его долгим, внимательным взглядом. Доминик уставился на свои босые ноги.
– Ты ужасный человек, Дом. Непонятно, как другие этого не видят. Но, похоже, что на этот раз ты действительно отвечаешь за свои слова.
– Не держи на меня зла. Я не знаю. Я был не в себе. – Мэйз продолжал упорно рассматривать пальцы своих ног.
– Нет, дорогой, как раз тогда ты был в себе. Но всегда можно измениться. Мы можем остаться друзьями. Я скучаю по тебе, Дом. Несмотря на все твои мерзости.
Доминик глянул на нее исподлобья. После всего, что он натворил, он не рассчитывал услышать даже такое.
В тот вечер, когда он неожиданно для себя обнаружил, что не испытывал к ней прежнего влечения, он испугался, что потерял ее навсегда.
И хотя от нее обычно было много беспокойства, он безумно скучал по ней. По их красноречивому молчанию ночи напролет, по ее блуждающему взгляду. По поцелуям в шрам около рта, наконец! На самом деле, Анаис была нужна ему. И он в полной мере осознал это, когда ждал, пока темно-синий «Мини», собьет его насмерть.
Анаис приподнялась на носочки и обняла его.
– Вот, опять ты провоцируешь меня. – Попробовал пошутить Доминик.
– Нет, Дом, я просто тебя обнимаю. – Она звонко чмокнула его в лицо. – Не знаю, почему я продолжаю верить в тебя? Может быть, я просто не хочу признавать правду, что ты – подлец. А может быть… – она передернула плечами.
Доминик вздохнул и на этот раз сам обнял ее, тесно прижимая к себе. Как он раньше не ощущал того, какой внутренний покой приносило ему ее тепло!
Ощущение блаженства воцарилось всего на миг, но за этот миг он успел отдышаться от чувства вины и беспокойства за Ромео. Эти новые для него мучители терзали его подспудно, но беспрерывно. Он, не привыкший страдать угрызениями совести, сильно уставал от них.
– Побудь со мной… – попросил Доминик. Анаис аккуратно высвободилась из его объятий.
– Нет. А то, не дай Бог, на тебя опять что-нибудь найдет. В следующий раз, Дом.
Когда она уехала, Доминик вернулся в дом и снова поднялся наверх. Он остановился у двери комнаты Ромео, напряженно прислушиваясь. С той стороны не доносилось ни звука.
Мэйз с облегчением вздохнул: последние три дня были сплошным кошмаром. Если бы Доминик хотя бы предполагал, насколько ужасными будут последствия «замеси», то, возможно, история пошла бы по иному пути.
Головные боли Ромео были так сильны, что его лицо чернело, и юношу корчили судороги. Мэйз сам колол ему сильнейшие обезболивающие, но они приносили лишь временное облегчение. За семьдесят два часа Ромео ни разу не сомкнул глаз.
И Мэйз вместе с ним. Он время от времени вспоминал двух химиков, которые изобрели эту убийственную дрянь. Он дал себе клятвенное обещание поехать в город, где встретил их, и собственными глазами посмотреть на то, в каком состоянии теперь находились Дрын и Ленин. Что, интересно, с ними сделал их жидкий Франкенштейн? Мэйз страстно надеялся на, что оба скончались в своей лаборатории, в адских мученьях!
Еще его преследовала навязчивая мысль, что Ромео надо было отправить в больницу. Он нуждался в профессиональной помощи – одних уколов было недостаточно.
Но Доминик боялся.
Он страшился шумихи, которая поднимется сразу же, стоит лишь одному журналисту пронюхать об этом. Кем бы он представил Ромео? Как бы он объяснил его состояние?
Безусловно, он мог бы придумать какую-нибудь правдоподобную легенду, но не хотел совсем утонуть во лжи, случайно запутавшись в деталях выдуманной истории.
Ломка продолжалась уже трое суток. Возможно, осталось совсем недолго. И все обойдется. А потом, когда боль отступит, и Ромео снова будет в силах соображать, они вместе решат, что делать.
Мэйзу посчастливилось заснуть и проспать весь остаток дня.
Ночью у Ромео опять случился приступ, сильнее, чем прежде. Ромео били такие судороги, что его тело подкидывало над кроватью. Он корчился и исступленно кричал, закатывая глаза.
Когда Доминик в очередной раз полез в аптечку, то обнаружил, что за эти три дня он использовал полугодовой запас шприцев.
От его крика у Мэйза звенело в ушах, от созерцания его страданий, на кровавые куски рвалось сердце.
Он метался вокруг Ромео, силясь чем-то ему помочь, и чуть не плакал от собственной бесполезности. Возможно, сейчас он страдал даже сильнее, чем сам Ромео. Ведь он прекрасно знал единственного человека, который был виновен в том, что он сейчас видел.
Впервые в жизни, ему было невыносимо больно за кого-то другого. Впервые в жизни, он мысленно обратился к Богу с мольбой, чтобы боль, наконец, освободила Ромео. Впервые в жизни, он жестоко каялся за то, что совершил.
С первыми лучами солнца, Ромео вновь провалился в сон, больше походивший на беспамятство.
Доминик без сил рухнул на свою кровать.
Но стоило ему закрыть глаза, как пронзительно зазвонил будильник. Жизнь шла своим чередом, и работа требовала жесткой дисциплины. Проклиная слишком короткую ночь, Мэйз сполз с кровати и обреченно побрел в ванную.
В доме было тихо. Хотя бы это немного радовало Доминика.
В ванной он глянул в зеркало на свое бледное, помятое лицо, и мысленно плюнул.
Сегодняшний день обещал быть тяжелым: ему необходимо было работать и при этом периодически ездить домой и проверять состояние Ромео: слишком сентиментальная, мисс Бойд не справилась с работой, а новую сиделку Мэйз нанять не успел.
Оставлять Ромео одного на весь день было страшно.
«Может, попросить Анаис побыть с ним?» – Мелькнуло в его голове. Но он тут же отказался от этой мысли: «Что сможет сделать эта хрупкая маленькая фея, когда Ромео опять начнет швырять по кровати?»