Ромео во тьме
Шрифт:
3.
Ну, погляди-ка, наш мальчик вырос! Летит же время. – Развалясь в своем лилейном ложе с двумя прекрасными чертовками – они расчесывали его жесткую как проволока шевелюру – Дьявол глядел на жизнь земную в чудесное зеркало. В нем он видел Ромео и Люциуса. Они сидели за столиком в летнем кафе, уплетали бифштексы, пили пиво, строили планы. Бес задумчиво тер бороду, иногда морщился, если спутанные волосы его стреляли искрами из-под гребешков, то и дело чесал одну из чертовок за кошачьим ушком и наблюдал.
«Жизнь наша прекрасна! Нам доступно все! Мы лучшие и можем достичь всего чего пожелаем, если чуть-чуть постараемся! – Вдруг воскликнул Дьявол и засмеялся. = Прекрасная и бредовая идея людей. Да, конечно, есть вещи, на которые человек может повлиять. Разумными поступками, силою воли, лишениями. Но на это способен только человек мудрый, даже праведный. Кто из них сохранил хоть каплю разума, а тем более праведности? Кроме того, есть вещи, которые совершенно не зависят от людей. Что зависит от простых людей? Обычных, заурядных людей, что всю жизнь бьются за жалкий кусок хлеба. К примеру, возьмем войну. Если война будет нужна двум человеческим особям на всей Земле, но они обличены огромной властью, которую, кстати, получат с моей помощью, тогда что произойдет? А то, что весь земной шар может встать на уши, протестуя, и население всего мира может лечь на рельсы, но война все равно случится. Потому что, по большому счету, людям наплевать друг на друга. А когда у них есть власть, то им вообще на всех плевать. Свои интересы люди ставят превыше всего. Все что люди кричат о демократии и справедливости – всего лишь миф и благодарная тема для нескончаемых дискуссий. Никаких демократий нет! И не будет. И доказательство этому – война и государственная политика. Никто не слышит народ, все считают злато, которое просыплется в их карман при принятии того или иного решения. Да и что такое народ? Толпа людей, каждый из которых сам жаждет злата. Даже самый послушный и добрый христианин превращаются в алчущих животных, готовых распять своих детей, когда дело касается богатства и власти. Все думают о себе! О себе! О себе! Об удовольствиях, о наслаждении! Люди задаром отдают душу мне, в обмен на жалкие, омерзительные удовольствия, что им доступны. И клянут, клянут Бога, свою судьбу и обстоятельства. Но есть еще вещи, которые от людей вообще не зависят. Их судьбы! Вот в этом зеркале мы видим милых ребят. Талантливые, но простые ребята. Конечно, с земной точки зрения. У каждого из них есть судьба, которая была определена здесь. Знает ли Ромео, что в нем живет проклятая и казненная душа? Знает ли, что его тело – эшафот для его души? И что бы он ни делал, все равно ничего у него не выйдет! Не утонет тот, кому предначертано сгореть. И что бы мой брат ни предполагал, на что бы ни надеялся, все равно, люди это куклы, марионетки в наших руках».
Чертовки продолжали расчесывать его волосы, внимая, кивая и ничего не говоря, ибо были немы от природы.
2.
Утро выдалось чудесным. Часы показывали 6:30. Ромео бесшумно, словно кошка, прокрался на кухню мимо закрытой двери маминой спальни, из-за которой не доносилось ни звука, очень осторожно взял из пакета кусок хлеба. Потом, стараясь делать все очень тихо, достал из холодильника баночку йогурта. Немного подумав, оставил все на столе и вылез на улицу через окно.
«Окно вместо двери. Это становится дурной привычкой». – подумал он и аккуратно прикрыл створки окна за собой. В гараже он замер на мгновение, огляделся вокруг: почему-то он почувствовал себя вором. Сел в машину. Вокруг было так тихо, что шум заработавшего двигателя показался ему настоящим раскатом грома. Он поторопился выехать из гаража и умчаться прочь поскорее, пока мама не проснулась. «О-о, ч-черт!» – он забыл закрыть ворота гаража за собой.
У него было сегодня странное настроение. Ощущение какого-то невиданного окрыления разбудило его ранним утром и заставило покинуть дом ни свет ни заря. Всю ночь ему снились мистические глаза цвета редкого янтаря. Она снова и снова проходила мимо него, опять и опять бросала на него тот незабываемый взгляд, он снова и снова переживал то мгновение.
Ромео направил машину на недалекие холмы, покрытые ковром зеленой травы, пьяняще ароматные в этот час росы. Он оставил синий «Купер» у подножия холма, забрался на верхушку и с упоением упал в зеленый ковер, жадно вдыхая терпкий запах жизни. Еще низкое солнце припекало его макушку; вытягивая крылья, над ним кругами парили птицы. Они издавали нежный свист, который умиротворял. Он был счастлив. Но это счастье, это чувство окрыленности, тем не менее, доставляло ему невыносимую боль. Эта боль была сладостно убийственна: он не увидит больше этих глаз, он не сможет взять в ладони это лицо, никогда не ощутит он шелк темных волос на своих губах. Он был слишком труслив и слаб, чтобы броситься к ней в тот самый, единственно возможный момент. Она была всего лишь мотыльком, порхнувшим мимо его глаз.
Она оставила в его глазах каплю жгучего яда. Этот яд не давал ему покоя. Яд ощущения собственного безволия.
Ромео внезапно сказал себе: «Ты – слабак! Ты – трус! Ты – безвольная, подчиняющаяся и боязливая тварь».
Он сказал это громко. Так, что услышали птицы в небе. Солнце померкло для него на мгновение. Это было откровение самому себе. Никогда он еще не набирался храбрости сказать себе это. Признаться в этом. Все чувства, которые он испытывал сейчас, распирали его. Его тело было слишком мало для этих огромных чувств. И неизъяснимое счастье, и боль, и презрение, и слабость, и стыд, и жажда жизни, и надежда на предвкушение чего-то неизведанного! Разве мог он вместить все это в себя?
Он, было, заметался в поисках ручки, чтобы выплеснуть все это разом, но вдруг… ему стало лень. Писать что-то, подбирать слова, думать…все это так сложно. Чувствовать было гораздо проще. Он закряхтел, борясь и с желанием писать, и с ленью делать это, и вдруг… закричал.
Безо всякого повода, сам того не ожидая, он заорал, что было мочи. Всю боль, всю злость на себя он вложил в этот вопль. Его протяжный, долгий крик огласил окрестности, отзвучал далеким эхом.
Камень свалился с плеч Ромео, и он повалился лицом во влажную траву. Ему снова было легко. Столько лишней, никчемной энергии выплеснулось с тем отчаянным криком. Внутри сделалась такая приятная пустота. Веки вдруг отяжелели, и он сам не заметил, как уснул.
В голубовато-белой бездне, где-то между юным розовым солнцем и бледной утренней звездой, кружились темные силуэты птиц, что наслаждались вихрями свежего ветра высоко – высоко. Они казались такими могучими и свободными, что Ромео отдал бы полжизни, чтобы разделить с ними их вольный полет. Он так хотел бы оторваться своим тяжелым телом от земли, подняться вверх, к ним, туда, чтобы познать истинную свободу.
Он наблюдал, как птицы, описывая правильные круги в воздухе, поднимались все выше и выше, к одинокому пухлому облаку, которое было ослепительно белым и кристально сверкающим рядом с их темными тенями. Ромео мечтательно вглядывался в это облако, пытался представить, на что была похожа его форма, когда обнаружил, что облако движется. Не несется вслед другим облакам, ведомое ветром, но движется само по себе. Блистая невероятной белизной, оно плавно набирало скорость, оно снижалось и, одновременно меняло форму. Облако было прекрасно. Ромео разглядел огромные белые крылья, что вдруг раскрылись, опираясь на потоки воздуха. Крылатое облако, которое, очевидно, было вовсе не облаком, медленно и величаво приближалось к земле, оно летело навстречу Ромео. Затаив дыхание от восторга, юноша ждал это изумительное нечто. Вдруг оно зависло в воздухе, замерло, словно наткнувшись на невидимую стену, которая преграждала ему путь к Ромео. Юноша напряг изо всех сил глаза. Он вдруг понял, что видел вовсе не странное облако. Ему явился…
Ромео вздрогнул, распахнул глаза, и уперся взглядом в ослепительное белое облако в ясном небе. Он тут же зажмурился и перевернулся на бок. Где-то в траве звонил телефон. Ромео приоткрыл один глаз и искоса глянул на облако. Обычное облако, похожее на толстую овцу, оно неспешно плыло по ветру, следом за своими собратьями. Ромео разочарованно вздохнул: видение исчезло, и он даже ничего не успел понять.
Он вяло потянулся за трубкой, которая валялась в полуметре от него. Он поднес ее к уху. Тут же на него обрушился шквал маминых эмоций: «Боже, Ромео! Ты где? Почему в такую рань? Куда ты поехал? Почему не сказал мне?! Почему окно в кухне открыто, ворота гаража распахнуты, йогурт на столе, а ты непонятно где?! Как ты мог? Что за безобразие!!!» Дальше он уже не слушал. В голове Ромео не возникло ни единой мысли по поводу того, что сказать…что соврать…Он улыбнулся и медленно сказал: «Мама, я на холме…»
В трубке повисла красноречивая тишина. Впрочем, не надолго: «На каком холме?»– голос был беспокоен, сух, неприятно изумлен.
– Не знаю, на каком. На холме. К югу от города.
– Ромео, ты что… С тобой все в порядке?
– Да.
– Так, где ты?
– На холме.
– Ты что думаешь, я – идиотка? На каком холме?! Ты у женщины?
Нет, это было просто смешно!
– Мама, я тебе правду говорю: я на холме. Я не знаю, зачем я сюда приехал. Но здесь очень красиво. Прости, что забыл закрыть ворота. Я не хотел тебя беспокоить.