Ромео
Шрифт:
Аллегро заметил, как в очередной раз мертвенная бледность разлилась по лицу Сары. Он встал.
— Хватит с вас на сегодня. Что, если я уложу вас в постель, а утром мы все обсудим на свежую голову?
Она схватила его руку.
— Все сходится, Джон. Помните тот вечер, когда в мою квартиру пытались залезть? Я позвонила Биллу, а его не было дома.
— Мы спрашивали Деннисона. Он говорит, что гулял с собакой.
— Его кто-нибудь видел?
— Послушайте, Деннисон у нас и так главный подозреваемый. Мы выясним, куда он отправился из
— А как насчет его алиби на вчерашний вечер? Когда Эмма…
— Поверьте мне, мы и об этом его спросим. Но, не имея веских улик, мы не вправе врываться к нему в такой поздний час и учинять допрос. — Он взглянул на часы. — Уже второй час. Вам необходимо поспать. А я сейчас отправлю кого-нибудь дежурить у дома Деннисона, чтобы нам его завтра не упустить. Вас это устраивает?
Она жалобно посмотрела на него.
— Он там, Джон. Ромео там… ждет своего часа, чтобы вырвать сердце из моей груди…
Он обнял ее.
— Мне так дорого ваше сердце, Сара. Неужели вы думаете, будто я допущу, чтобы с ним что-нибудь случилось?
— Не знаю, в силах ли вы предотвратить то, что неизбежно. Думаю, этого не может никто.
— Трое моих людей дежурят на улице, патрульная машина курсирует возле дома каждые полчаса, а сам я собираюсь расположиться здесь, на этом диване. Обещаю не сомкнуть глаз. Я все равно сова. И, кроме того, вы уже имели шанс убедиться в том, что у меня острый слух, — добавил он уже шутливо. И тут же посерьезнел. — Этот маньяк и на милю не приблизится к вам, Сара. Даю слово.
Она напомнила ему, что Викки находится всего в нескольких ярдах. Или будет находиться, когда вернется домой.
— Да, — сказал он, — но я-то здесь. — Взгляд Аллегро упал на непочатую бутылку виски. — Вы не возражаете, если мы уберем ее подальше? Все-таки телохранителю не пристало выпивать на службе.
Она проследила за его взглядом. Неужели он так подвержен алкогольной зависимости, что даже не ручается за себя, если рядом оказывается заветная бутыль?
— Вы — мой гость, — тихо сказала она.
— Все это не так серьезно, как вы думаете, Сара.
— Откуда вы знаете, что я думаю?
— Я просто рассудил: зачем усложнять себе жизнь, если все можно сделать гораздо проще. Алкоголь — это искушение. Не стану отрицать. Но в последнее время у меня было достаточно искушений. С которыми пришлось всерьез бороться.
Говорил ли он о ней? Неужели она и была тем самым искушением? А может, в нем говорила жалость, а не желание? Она ведь, действительно, сейчас достойна жалости. Но, заглянув в его глаза, Сара увидела в них только нежность. Суждено ли ей узнать когда-нибудь правду о его чувствах? Сара не могла сказать с уверенностью. Она знала лишь правду о себе. По крайней мере, ей так казалось.
Она хотела что-то сказать, но голос ее дрогнул.
— Что такое? — спросил он.
Румянец вспыхнул на ее щеках.
— Я хотела сказать какую-то чушь насчет того, что диван у меня жесткий. — Она чувствовала себя ужасной дурой. И, если она
Губы его дернулись в подобии улыбки.
— Похоже, что и впрямь жестковат. Но зато так легче будет бодрствовать.
Сама того не ожидая, Сара выпалила:
— Я не хочу, чтобы вы ютились на диване. Я хочу, чтобы вы спали со мной, на кровати. Если вы этого не хотите, я все пойму. Выгляжу я жутко, да и вела себя сегодня не лучшим образом. Даже заподозрила вас в том, что вы и есть Ромео. Я в полном отчаянии, Джон. И совсем ничего не соображаю. — Она говорила очень быстро, боясь сбиться.
Он обхватил ее затылок и приблизил ее лицо к своему. Их губы почти соприкасались. Когда он заговорил, она словно почувствовала его слова на своих губах.
— Мы оба не в себе, Сара. Я не буду сердиться на вас, если вы перестанете дуться на меня.
Я — в отчаянных поисках гармонии между тьмой и светом. Я вижу, что и ты одержим этой идеей. Наши желания сплетены в кошмаре, которым мы оба живем.
22
Сара лежала на спине на правой половине постели, скрестив руки на груди, не двигаясь. Как в гробу. Поза была, мягко говоря, устрашающей. И все же она не смела шевельнуться. Ее охватило смущение. Сама пригласила Аллегро в постель, и вот теперь, когда он лежит рядом, она поняла, что затащила с собой и все прежние страхи. Ощущение дискомфорта усугублялось тем, что она была совершенно голой. Поддавшись первому порыву, она, войдя в спальню, скинула сорочку. И тотчас пожалела об этом.
— Сара?
Может, ей притвориться спящей? Избавить себя от дальнейшего унижения?
— Извини, Джон. — Она так безумно хотела отдаться ему — да и до сих пор это желание не оставило ее, — но никак не могла решиться на это.
Он лег на бок, подпер голову рукой и теперь смотрел прямо на нее.
— Может, мне лучше перейти в другую комнату?
Она повернула голову. Хотя в спальне было темно, фары проносившихся за окном машин на мгновение выхватывали из темноты его лицо. Сосредоточенное. Усталое. Печать меланхолии, душевных мук и горечи лежала на нем. Но именно это лицо так покорило ее сердце. И сейчас она чувствовала, как бьется оно в томительном ожидании.
Она подождала, пока проедет машина, и, когда их лица снова погрузились в темноту, спросила:
— Что ты все-таки во мне нашел?
— Все то, что тебе самой не видно.
Она положила руку на его голую грудь. Он был без майки, но еще в брюках.
— И плохое, и хорошее?
— Зависит от того, что ты понимаешь под плохим.
— Я не задумываюсь над этим. Просто стараюсь абстрагироваться от плохого.
— Удается?
— Да. Это своего рода искусство.
— Чушь собачья.