Рони, дочь разбойника
Шрифт:
– Ешь, пока не остыло, – упрашивала она, – хоть ложечку, чтобы согреться изнутри.
Но даже кипящий бульон не мог выгнать холод из тела Лысого Пера, и это тревожило Ловису.
– Надо перевести его сюда в зал, поближе к очагу, – сказала она как-то вечером Маттису. – Пусть отогреется у огня.
Маттис взял его на руки и, как больного ребенка, вынес из каморки и уложил на свою постель. Теперь Лысый Пер спал рядом с Маттисом, а Ловиса перебралась к Рони.
– Наконец-то я, бедняга, хоть немножко оттаю, – радовался Лысый Пер.
Наутро Лысый Пер отказался возвращаться в свою каморку. В
– Вот так я и должен жить, пока жду… – сказал он как-то.
– Чего? – спросил Маттис.
– А ты как думаешь. – вопросом на вопрос ответил Лысый Пер.
Догадаться Маттис в тот раз так и не смог, но он с тревогой замечал, что старик день ото дня все худеет и слабеет, и спросил Ловису:
– Чего ему не хватает, а?
– Лет ему много, вот что.
Маттис с испугом поглядел на жену.
– Но, надеюсь, он от этого не умрет?
– Умрет, – сказала Ловиса.
– Молчи! – закричал Маттис и заплакал. – Я не позволю ему умирать!
Но Ловиса лишь покачала головой.
– Ты многое можешь, Маттис, – сказала она. – Но тут ты бессилен.
А уж как Рони беспокоилась о Лысом Пере! Чем больше старик ослабевал, тем дольше сидела она возле него. Теперь Лысый Пер лежал все чаще с закрытыми глазами, но иногда поднимал веки, глядел на девочку, улыбался ей и говорил:
– Радость души моей, смотри не забудь того, что я тебе сказал!
– Не забуду, – отвечала Рони. – Только бы найти его.
– Найдешь, найдешь, – уверял ее Лысый Пер. – Прийдет время, и ты его найдешь.
– Хорошо бы, – сказала она.
Бежали дни, и Лысый Пер все больше слабел. И вот настала ночь, когда никто не лег спать. Вся шайка собралась вокруг Лысого Пера – и Маттис, и Ловиса, и Рони, и все разбойники. Лысый Пер лежал неподвижно, прикрыв глаза. Маттис испуганно вглядывался в лицо старика, отыскивая в нем признаки жизни, но, несмотря на яркий огонь в очаге и резкий свет свечи, которую зажгла Ловиса, у кровати Лысого Пера было темно, и никаких признаков жизни Маттис заметить не смог. И тогда он закричал:
– Он умер!
Но тут Лысый Пер открыл глаза и с упреком поглядел на Маттиса.
– Нет, я не умер, – прошептал он. – Неужто ты думаешь, что я такой невежа, что уйду от вас, не попрощавшись?
Потом он снова закрыл глаза и долго лежал так, а все молча стояли вокруг и вслушивались в его прерывистое дыхание.
– А вот теперь пора, – тихо сказал Лысый Пер и снова открыл глаза. – Теперь, братья мои, прощайте… Я умираю…
И он умер.
Рони никогда не видела, как умирают люди, и она заплакала.
«Но ведь старик так устал жить, – подумала она. – Особенно за последние дни. Может, он ушел куда-нибудь отдохнуть, и мы только не знаем куда».
А Маттис шагал по залу из угла в угол, рыдая в голос и выкрикивая:
– Как же так? Ведь он всегда был, а теперь его нет. – Маттис все повторял и повторял эти слова: – Как же так? Он всегда был, а теперь его нет!
И тогда Ловиса сказала:
– Маттис, неужели ты не знаешь, что никому не дано быть всегда. Мы рождаемся, живем и умираем, таков закон жизни. Чего же ты убиваешься?
– Как мне его не хватает! – вдруг закричал Маттис. – Просто сердце останавливается в груди.
– Хочешь, я тебя обниму? – спросила Ловиса.
– Да! Обними, обними поскорей! – крикнул Маттис. – И Рони пусть тоже обнимет.
Так и сидел он, попеременно прижимаясь то к Ловисе, то к Рони, и оплакивал Лысого Пера. Сколько он себя помнил, Лысый Пер всегда был рядом с ним, а теперь его не стало.
На другой день они похоронили Лысого Пера у реки. Зима придвинулась еще ближе. Впервые пошел снег, и белые сырые хлопья падали на гроб, который несли на руках Маттис и его разбойники. Гроб этот Лысый Пер выстругал себе сам, еще когда был молодым, и всю свою жизнь хранил его в чулане для одежды.
«Разбойнику гроб может понадобиться в любую минуту», – говаривал в свое время Лысый Пер, а все последние годы удивлялся, что он ему все еще пока не понадобился.
«Все равно рано или поздно он мне пригодится».
И вот теперь пригодился.
Траур по Лысому Перу омрачил жизнь живущих в замке. Всю долгую зиму Маттис ходил мрачнее тучи, да и все разбойники тоже были невеселы, потому что их настроение всегда зависело от настроения Маттиса. А Рони с Бир-ком от всей этой печали убегали в лес. Там, как и везде, теперь воцарялась зима. И когда Рони мчалась на лыжах вниз по склону горы, то забывала обо всем печальном. Но стоило ей переступить порог замка и увидеть мрачного Маттиса, который молча и неподвижно сидел у камина, как горе снова обступало ее.
– Утешь меня, Рони, – просил Маттис. – Расскажи что-нибудь…
– Скоро снова придет весна, и тебе станет легче, – говорила она, но Маттис в это не верил.
– Лысый Пер никогда больше не увидит весны, – говорил он со вздохом.
И на это у Рони не было слов утешения.
Зима казалась бесконечной, но все же она кончилась, и пришла весна. Она всегда приходит, не считаясь с тем, умер ли кто-нибудь или нет. Маттис повеселел, как всегда весной, он уже насвистывал и распевал песни, когда во главе своих разбойников скакал через Волчью Пасть. А там, внизу, его уже поджидал Борка со своими людьми. Эге-гей! Сейчас после долгой зимы снова начнется развеселая разбойничья жизнь! И оба атамана, и Маттис, и Борка, радовались этому, ведь ничего другого, кроме как разбойничать, они не умели делать. Они родились разбойниками и останутся ими всю свою жизнь.
А вот дети их оказались куда умнее и радовались совсем другим вещам. Например, тому, что уже почти растаял снег и они снова смогут ездить верхом, или тому, что скоро, очень скоро переберутся в Медвежью пещеру.
– А еще, Бирк, я рада тому, что ты не хочешь быть разбойником.
Он рассмеялся:
– Я же поклялся! Вот только на что мы будем с тобой жить, когда вырастим?
– Известно на что, – сказала Рони. – Мне Лысый Пер сказал, мы будем искать серебряные самородки.