Роса в аду
Шрифт:
— Чем же ты занимаешься?
— Многим. Я свой человек в политике, в религии, в бизнесе… А специализация… Специализация, пожалуй, в военном деле. Всё, что касается интриг, стратегии, убийств и политической подоплеки… В настоящее время занимаюсь преимущественно консультациями. Я — советник.
— Не слишком ли много для одного человека?
— Если уж раньше поспевал, то теперь и подавно… Теперь я даже не тороплюсь. Век электроники и скоростей, все происходит широкомасштабно, организованно и быстро. Я уже не чувствую
— Как-то уж больно грустно все это звучит. Неужели все кажется настолько серым? Ведь есть же что-то интересное, живое, меняющееся…
Я пожал плечами:
— Может, и есть… Но и это не ново. А раз не ново, значит я это уже видел… Я скучный человек, Надя. Не будем говорить обо мне. Давай лучше поговорим о тебе…
— Не успеем — я уже пришла. Спасибо, что проводил. И за цветы — спасибо.
— Какая ты хитрая. Теперь ты знаешь обо мне самое худшее, а я не знаю о тебе самого лучшего. Это не справедливо.
— Женщина должна быть чуточку таинственна, — засмеялась она, глядя на мое расстроенное лицо. — Когда в женщине есть тайна, ее стараются разгадать, думают о ней. А когда она проста и понятна — быстро теряют интерес.
— Я и так думаю о тебе. А в тайны я не верю. Чаще всего прячут то, чего стыдятся или боятся. Ты заинтересован, пытаешься добраться до сокрытого, срываешь все покровы, а там… Нет, тайн я не люблю. Ну вот, теперь, ко всем своим прочим грехам, я показал тебе лицо умника, нытика и пессимиста. Тебе нравятся ноющие пессимисты?
— Нет, — призналась она. — Но когда раны зудят, то чаше всего они идут на поправку.
— Только не в моем случае. Это мое обычное состояние… Я еще увижу тебя?
— Может быть.
— А когда?
Она пожала плечами, улыбнулась мне на прощанье и скрылась за дверью института.
Я повернулся, собираясь уходить, но посмотрел на серое, преддождевое небо, на угрюмых прохожих, спешащих по своим делам, на кроны деревьев, одевающихся в легкие наряды из первых, едва пробившихся из почек листьев, и решительно повернул обратно. Подойдя к стоящей у подъезда скамье, сел и приготовился ждать.
Увидев меня стоящим у входа, она не поверила:
— Все это время ты ждал меня здесь?
— Нет, — сказал я. — Я отходил, чтобы купить зонтик. Я видел, что начинается дождь, а ты не взяла зонт, и решил встретить тебя, чтобы проводить обратно. Можно было доехать на машине, но это слишком быстро…
Я протянул вперед руку, подставляя ладонь под крупные капли весеннего дождя, и сообщил:
— Холодный… Ты могла простудиться.
— Но ты столько времени простоял под дождем… Больше восьми часов.
— У меня достаточно времени, — кратко пояснил я. — Иногда столько, что мне хочется его убить… Пойдем?
Я раскрыл над ее головой зонт, и мы отправились в обратный путь.
— Ты упрямый, — сказала она.
— Это хорошо или плохо?
— Наверное, плохо. Я уже говорила тебе — мы совершенно разные люди.
— А вот об этом я даже слушать не хочу. Это чья-то очередная глупость. Подчас "противоположности" уживаются куда более прочно, чем те, кто якобы "слеплен из одного теста". Я скажу даже больше: если б я встретил кого-то, похожего на себя… Либо убил, либо сбежал… Надя, а что ты делала на берегу Невы тогда, ночью?
— Просто стояла и смотрела. Не спалось, и я пошла побродить. Иногда окружает такое настроение, что хочется просто идти вперед и не оглядываться… Просто мечтать.
— Это одиночество, — сказал я. — Разве… разве у тебя никого нет?
— Очень некорректный вопрос, — улыбнулась она. — Я же не спрашиваю тебя, с кем ты провел эту ночь.
Да, пожалуй, не надо, — подтвердил я. — Это была далеко не лучшая ночь. Но попутчик на ночь и спутник на годы — это не одно и то же. Тебе нравится кто-нибудь?
— Жерар Депардье, — сказала она со странной интонацией.
Я насупился и некоторое время молчал, шагая рядом и неся зонтик над ее головой.
— Раньше я симпатизировал французам, — сказал я наконец. — А теперь мне что-то очень в них не нравится… То, что среди них живет какой-то Жерар, который шляется, где не следует и нравится красивым девушкам. Какой леший его сюда занес? Кто он?
— Это актер, — вздохнула она. — Это очень хороший, обаятельный и талантливый актер, к твоему сведению, мой не эрудированный и очень ревнивый собеседник… Чем-то очень похожий на тебя…
— Ах, в этом смысле… Красивый? — расплылся я в самодовольной улыбке.
— Обаятельный.
Я вздохнул и пожаловался:
— Ты все время шутишь надо мной. Я уже боюсь что-либо спрашивать.
— У тебя такой смущенный вид, что невольно хочется пошутить… Я злая.
— Злая, — сказал я. — Очень злая. Ты оставила мой букет на работе и шантажируешь меня французскими актерами.
— На работе я провожу куда больше времени, чем дома, поэтому я и оставила там цветы. Поставила их в вазе, на столе. А на "французского актера" ты сам напросился.
— Вот я и говорю — обижают, — подтвердил я. — И некому за меня, беднягу, заступиться… Ох-хо-хох…
— Любишь, когда тебя жалеют?
— Мне хочется, чтоб меня пожалела ты. Я же кокетничаю. Я где-то слышал, что если "путь к сердцу мужчины лежит через желудок", то путь к сердцу женщины лежит через жалость и сострадание… Глупость?
— Глупость, — кивнула она. — Что начинается с жалости, жалостью и кончается. И честно говоря, мне кажется, что ты не из тех, кто нуждается в жалости. Может быть, тебе не хватает теплоты, но никак не жалости. Ты говоришь, что ты солдат…