Роса в аду
Шрифт:
— Ты совершенно беспринципный тип, — сообщила она. — К тому же шантажист. Ты бравируешь этой царапиной, вымогая у меня внимание к тебе. Откуда у тебя столько шрамов?
— Иногда я давал людям шанс выразить свое отношение ко мне.
— Надень рубашку. Или ты собираешься пить чай полуголым?.. Какой ужас! Свитер, рубашка, куртка — все в крови! Ты посиди пока здесь, а я поставлю чайник и быстренько все это простирну. А потом заштопаю.
— Спасибо, Надя, но насчет чая я передумал, — сказал я, забирая у нее одежду. — Я поеду домой и все это сделаю сам. Время позднее, завтра тебе на работу, и ты рискуешь
Она растерянно смотрела, как я одеваюсь и иду к выходу.
— Я буду смотреть в окно, — сказала она. — Они могут вернуться и…
— Могут, — согласился я. — Но самый страшный вред, который они способны мне причинить — это изгрызть покрышки моей машины… Не обращай внимания, это окончание одной шутки, понятной лишь посвященным… Мы еще увидимся.
— Подожди… Может быть, это не очень вписывается в правила "хорошего тона", но… Чем ты занимаешься в эту субботу?
— Исполняю любые твои желания.
— Меня пригласили на встречу школьных друзей. Нечто вроде выпускного бала с танцами, праздничным столом… Многие придут парами, и я подумала…
— Это очень хорошая мысль, — одобрил я. — Я обожаю балы. Я вообще обожаю все, что связано с тобой. Балы, институты, зонтики, цветы, бандитов, женщин… Нет, женщин я, пожалуй, все-таки не люблю.
— Вот как? — прищурилась она. — А я — не женщина?
— Нет, — твердо ответил я. — Ты, это… Ты — это ты. Тебя нельзя ни с чем сравнивать и нельзя конкретизировать. Я впервые понял глубину слова "ненаглядная". Это та, на которую "не наглядеться". Так вот, ты — ненаглядная. И еще…
— Иди, говорун, — она легонько подтолкнула меня к выходу. — Уходя, не оглядываются, а ты уже целый стих сложил, стоя на самом пороге…
И прежде, чем я успел что-то понять, коснулась губами моей щеки. Когда звездочки закончили свой хоровод перед моими глазами и головокружение оставило меня, дверь ее квартиры уже закрылась. Я повернулся и, словно во сне, побрел прочь…
Дома я упал в глубокое, мягкое кресло, забросил ноги на журнальный столик и расслабленно вздохнул. Отражение долго рассматривало мое лицо из Зазеркалья, а потом спросило:
— Если я скажу, что у тебя лицо деревенского идиота, нашедшего на дороге красивую пуговицу, ты опять будешь меня мучить?
— Что? — очнулся я от грез.
— Я сказал, что ты прекрасно выглядишь… Только вот эти дырочки в одежде, на твоей груди, говорят мне о том, что сегодня кто-то умер.
— Ты не поверишь, но я чувствую себя счастливым. За много лет я впервые вспомнил, что это такое…
— Каждый развлекается, как может, — пожал плечами призрак. — А что, ты изобрел какой-то новый способ убийства?
— Я не про это, — поморщился я. — Я о девушке.
— У тебя все получилось? — расплылось в улыбке отражение.
— Нет, — счастливо
Улыбка исчезла с лица отражения, и призрак надолго задумался. Минут тридцать он шевелил губами и крутил в воздухе пальцами, а потом робко уточнил:
— Что-нибудь из области мазохизма?
— Ну-у… Можно сказать и так.
— Уф-ф! — с облегчением вздохнул призрак. — А я уж было испугался, что ты влюбился…
Я посмотрел в зеркало с таким выражением, что он схватился руками за голову:
— О, нет! Только не это! Скажи мне, что то, о чем я подумал — неправда…
— Дай мне лучше хорошего вина и томик стихов. Что-нибудь, чем можно насладиться. Гете, Есенина или Тагора…
— Повелитель, — сказало отражение, протягивая мне на подносе требуемое. — Ты можешь меня растерзать, но я должен напомнить… Она — человек. Живой и смертный. Люди стареют, повелитель. Стареют, болеют, предают, обманывают… В общем, занимаются всем, что свойственно людям… — И поставь музыку, — добавил я. — Что-нибудь нежное, уносящее… А если еще раз откроешь свой рот, я тебя в кривом зеркале припечатаю, — не меняя интонации, предупредил я. — Это будет весело, но ты смеяться не будешь…
— Повелитель, — с мольбой в голосе сказал призрак. — Твоя воля уничтожить меня, но не делай того, что может повредить тебе. Любовь — это смерть для всего, что существует в нашей империи. Наше могущество умирает там, где рождается любовь. Ты погубишь себя, повелитель.
— Не бойся, это иная любовь.
— Князь, твои силы и возможности велики. Твои игры и забавы, как и твоя работа, простираются на все, происходящее на земле. Но эта игра опасна. В данном случае, развлекая себя, ты рискуешь. Любовь не может быть "иной". Даже самая "земная" любовь, предтеча той, Великой.
— Что ты можешь знать о любви? — спросил я. — Я был создан от Любви, я знал Ее. Потом меня увлекли знания… Так уж получилось, что из-за своего любопытства, силы и характера я принял на себя эту работу. И я очень долго не видел даже луча того, лучшего, единственного чувства во Вселенной. А теперь мне что-то вновь напомнило о нем. Не мешай мне наслаждаться этой ускользающей памятью. Как ты можешь давать мне советы, если даже ты не знаешь, кто я и зачем я… Но за заботу — спасибо.
— Что ты сказал? — слабым голосом спросило отражение.
— Я сказал: спасибо, — терпеливо повторил я. Призрак понимающе кивнул и упал в обморок. Я поднял бокал вина к своим губам и открыл томик стихов…
— А ты совсем не изменился, Сергей, — улыбнулась Надя, с рождающей у меня ревность нежностью оглядывая бывшего одноклассника. — Как же я рада всех вас видеть…
"Да, — подумал я угрюмо. — И эти рыжие усы он тоже носит с первого класса… Зря я сюда пришел. Она радуется каждому из них, словно ребенок. Такое ощущение, что она влюблена во всех сразу. И чего радоваться? Ну, учились все вместе когда-то, на переменах подзатыльниками обменивались… А теперь-то зачем встречаться? Чтоб они на нее глазели? Чтоб она каждого одноклассника вот так, в щечку, целовала?! Даже настроение испортилось… А может, я — ревнивый? Нет, не ревнивый. Конечно, не ревнивый… Я — очень ревнивый!.."