Россия и мусульманский мир № 5 / 2016
Шрифт:
Центрами притяжения мигрантов являются города и в первую очередь мегаполисы, и это вполне объяснимо: среди россиян преобладает городское население, и работу по социально-экономическим причинам проще найти в городах, особенно в Москве и Санкт-Петербурге, а также в Московской и Ленинградской областях. Хотя статистика, дающая точное число иностранных мигрантов в Москве, отсутствует, различные экспертные оценки, отсылающие к данным ФМС, фиксируют цифру в 1 млн мигрантов.
Внешняя трудовая миграция в российские города приводит к заметным социальным, политическим и этнокультурным трансформациям, которые в свою очередь являются серьезным вызовом как для российских властей, так и для общества в целом. Причем реакция государства и принимающего общества чаще всего либо запаздывает, либо исполнение миграционной политики оказывается весьма далеким от положений, прописанных в Концепции государственной миграционной политики РФ [Концепция государственной миграционной политики 2012]. Сталкиваясь с многочисленными повседневными потребностями и не находя возможности удовлетворить их с помощью имеющихся в российских городах институций, мигранты начинают искать собственные пути посредством различных стратегий самоорганизации. Другими словами, инкорпорация иностранных мигрантов –
При этом следует иметь в виду, что прибывающие в Россию в составе разных миграционных волн в течение всего постсоветского периода не однородны по своим социально-демографическим характеристикам. Одну из значительных ролей в организации формальных и неформальных мигрантских связей и сообществ играет взаимодействие старожильческой части приехавших еще в советское время и недавно прибывших мигрантов. В результате формируются сообщества, которые являются гетерогенными по своим потребностям, истории переселения, стратегиям и уровню самоорганизации, со своими экономическими потребностями. Помимо этого возникают новые экономические ниши и своеобразная мигрантоориентированная инфраструктура, в первую очередь в сфере потребительских и посреднических услуг. Способствуют ли социальные институции, создаваемые и ориентированные на мигрантов, их инкорпорации или провоцируют формирование параллельного социального пространства и приводят к исключению или даже к сегрегации? Какую роль в этом занимают этнические и неэтнические стратегии? В данной статье предпринимается попытка ответить на эти вопросы на примере узбекских и киргизских мигрантов в Москве.
Статья основана на данных нескольких исследовательских проектов. Первое из них, выполненное в 2009–2011 гг., было посвящено диаспорным СМИ и базировалось на 25 глубинных полу-структурированных экспертных интервью с редакторами и издателями диаспорных газет и журналов, с активистами этнических общественных организаций, а также на качественном анализе тематического содержания печатных диаспорных СМИ (всего не менее 40 наименований). Второе исследование проводилось в 2012 г. (пилотаж) и в 2013 г. 8 : оно фокусировалось на изучении «этнических» кафе и их роли в инкорпорации мигрантов и трансформации столичного городского пространства. Эмпирическая часть состояла из серии включенных наблюдений (около 40 кафе: 21 киргизском и 15 узбекских), из анализа публикаций в СМИ, экспертных интервью с работниками кафе (20 интервью), опроса посетителей (собрано 210 анкет) и глубинных интервью с посетителями кафе (20 интервью). Наконец, в третьем исследовании 2013–2014 гг. 9 внимание было сосредоточено на том, как мигранты из Узбекистана и Киргизии осваивают социальное и городское пространство российской столицы, каким образом происходит расселение и формирование городских пространств с мигрантоориентированной инфраструктурой. Эмпирическую базу данного проекта составили 60 глубинных интервью с киргизами и узбеками (этническая принадлежность определялась по родному языку), собрано 397 анкет 10 .
8
Проект «Инфраструктура миграционных сообществ как потенциал интеграции мигрантов и трансформации городских пространств (на примере этнических кафе в Москве)», поддержанный грантом РГНФ № 13-33-01032. Год выполнения 2013. Руководитель – В.М. Пешкова, исполнитель – А. Чекалина.
9
Проект «Трансформация городских пространств: анализ инфраструктуры миграционных сообществ (на примере г. Москвы)» при поддержке РФФИ 13-06-00855, руководитель – Е.Б. Деминцева, участники проекта в 2013 г. – Д.С. Елманова, В.М. Пешкова, А.Л. Рочева; в 2014 г. – В.М. Пешкова, Д. Кашницкий.
10
Среди опрошенных 17,6% имели российское гражданство, однако срок его давности составил 2–3 года и за некоторым, пусть и важным, исключением существенно не менял статус мигранта, поскольку большинство их даже при наличии российского гражданства не планировало жить в России. Подробнее о методологии исследования см.: [Деминцева, Пешкова 2014].
Изучение особенностей расселения иммигрантов является составной частью большинства западных теоретических работ, направленных на объяснение формирования этнических сообществ и интеграции / сегрегации. Англоязычная, она же американская, научная традиция начинает свой отчет с начала XX в., когда была основана чикагская школа социологии, долгое время являвшаяся единственной доминирующей парадигмой для понимания пространственной мобильности мигрантов и того, каким образом происходит инкорпорация иммигрантов в американское общество. В ее рамках были выделены и изучались такие формы расселения мигрантов в городах, как гетто или этнические анклавы, которые, согласно чикагской школе, являются результатом комбинации как внешних выталкивающих факторов (например, дискриминации и предубеждения), так и внутренних оснований (этнической солидарности и взаимных интересов).
Моделью расселения для американских иммигрантских сообществ являлись нью-йоркские гетто, расположенные, как правило, в центре города [Вирт 2005]. Причем большей части жителей таких поселений приходилось жить в них из-за ограниченного социального и человеческого капитала, к тому же часто основанного на этнических связях, что приводило к сегрегации мигрантов [Flippen, Parrado 2012; Logan, Wenquan, Alba 2002; Massey 1985]. Но по мере улучшения материального положения, а также роста уровня образования и знания английского языка многие иммигранты стремились переехать из этнических анклавов в районы, не заселенные иммигрантами, и постепенно ассимилировались. Этот процесс описывается хорошо известной чикагской моделью пространственной ассимиляции иммигрантов [Берджес 2000;
Изменения в составе международной миграции, а также новые тенденции в развитии городов (появление множественных ядер расселения, многофункциональное зонирование, джентрификация) нашли свое отражение в Лос-Анджелесской школе городских исследований [Dear, Dishman 2002; Marcuse, Kempen 2000; Bolt, Burgers, Kempen 1998; Brettell 2005; Kavita, Holloway 2005; Ray, Halseth, Johnson 1997]. Ее представители обратили внимание, что начиная с 1960–1970-х годов в США выросло число иммигрантов из Латинской Америки, Восточной, Юго-Восточной и Южной Азии, многие из которых сразу поселились в пригородах 11 . Рост числа иммигрантов из одной страны в пригородах привел к формированию районов, получивших название «этнопригород» или «мультиэтнический пригород», который являлся поселенческим и деловым анклавом с заметным кластером выходцев из одной страны [Li 1998]. Этнопригород функционировал как тип поселения, который имел одновременно некоторые характеристики и пригорода, и анклава, но при этом отличался от последних, в частности тем, что в этнопригородах часто селились высокоресурсные мигранты [Li 2006].
11
Этот феномен принял огромные масштабы, получив название «бум пригородов» (boomburb) [Katz, Berube, Lang 2005].
Несмотря на изменения в составе внешней миграции, чикагская школа расселения иммигрантов в городах и ее модель пространственной ассимиляции во многих случаях не потеряли своей значимости и до настоящего времени [Katz, Berube, Lang 2005; Krase 2012]. Так, до сегодняшнего дня остается актуальным тот факт, что на дисперсное или концентрированное расселение иммигрантов (особенно на начальном этапе) влияет их социальный и человеческий капитал. Другими словами, как в центральных районах города, так и в пригородах иммигранты оказываются не только из-за их экономического положения, но и благодаря родственным и дружеским сетям, посредническим институтам. Таким образом, ограниченный финансовый и социальный капитал вынуждает селиться в перенаселенных низкорасходных районах, в которых обеспечивается этническая и социальная поддержка. Оба типа расселения (как в центральных районах города, так и в пригородах) объединяет то, что внутри этих районов сосредотачиваются создаваемые мигрантами и ориентированные на них этнический бизнес, различные службы и институции (например, церкви, медиа- и коммуникативные сети, туристические агентства, магазины, рестораны, служба такси, отели, химчистки и др.) [Brettell 2005; Jenkins, Sauber, Friedlander 1985; Fong, Elic 2010; King 1996].
Европейские исследователи также предпринимали попытки изучить применимость этих двух основных разработанных в Америке моделей расселения иммигрантов к ситуации в Европе: например, сравнивая Маленькую Италию в Сан-Диего с Чайнатауном в Триесте, Л. Форд и его соавторы отмечают, что первоначально американское общество отрицательно отнеслось к подчеркиванию этнического характера того или иного района («Чайнатауны», «Маленькие Италии»), но после Второй мировой войны ситуация изменилась, и во многих американских городах стали создаваться специальные этнические тематические парки, что привело к росту благосостояния района и повышению цен на жилье. В Европе же, поскольку концентрированное расселение мигрантов нередко является результатом этнических конфликтов, власти многих стран (за некоторым исключением) выступают против «этнического брэндинга» и подчеркивания этничности того или иного городского района [Ford, Klevisser, Carli 2008].
Изменения в российском обществе, вызванные внешней миграцией, инкорпорация мигрантов и миграционная политика нашли свое отражение в трудах многих отечественных социологов, географов и демографов [Зайнчковская 2009; Малахов 2014; Мукомель 2012; Рязанцев, Хорие 2010]. Также следует отметить работы сотрудников Центра независимых социологических исследований в Санкт-Петербурге [Бредникова, Паченков 2002; Бараулина, Карпенко 2004; Бредникова, Ткач 2012; Абашин, Чикадзе 2008]. Однако специального изучения мигрантской инфраструктуры и ее роли в инкорпорации мигрантов пока не было, и, как показывают многочисленные зарубежные исследования, прежде чем приступать к рассмотрению институций, создаваемых мигрантами и ориентированных на мигрантов, необходимо проанализировать их расселение в городе.
Очевидно, что московское городское пространство неоднородно: согласно урбанистам, в российской столице одновременно существуют индустриальные, гипериндустриальные, постиндустриальные, сервисные и спальные районы, что обусловлено множеством факторов, среди которых и эволюция городского развития, включая особенности советского градостроительства, этапы заселения, различные экономические уклады и т.п. [Muratov, Vendina 2013; Вендина 2014]. Исходя из этого, а также из традиции изучения взаимного влияния города и миграции, можно было бы предположить, что в расселении мигрантов в Москве тоже должна существовать дифференциация, определяемая как городским социально-экономическим структурированием, так и ресурсами мигрантских сообществ. Чтобы проверить эту гипотезу, был использован подход культурной географии, согласно которому в городском пространстве существуют как традиционные (реальные), так и ментальные (вернакулярные) анклавы [Калуцков 2013]. Центральным в определении вернакулярного района является локализация в восприятии жителями отдельной городской территории, что, с одной стороны, влияет на пространственное поведение и самоидентификацию, а с другой – определяется ими [Павлюк 2007]. На основе анализа таких показателей, как экономико-социальное развитие (благополучие-неблагополучие, престижность-непрестижность), характеристики застройки, а также предполагаемого расселения мигрантов были выбраны следующие реальные административные территории столицы: Восточный округ в качестве проблемного района, центр Северного и Юго-Западного округов как благополучные территории с возможно небольшой концентрацией мигрантов, и, наконец, Западный округ в качестве части города с тенденцией к появлению мигрантов [Деминцева, Пешкова 2014], далее в каждом из округов было отобрано по одному вернакулярному району. Этот двухэтапный отбор и сравнение конкретных московских районов с целью анализа дифференциации городского пространства под влиянием внешней миграции позволили сделать интересные выводы о взаимовлиянии города и расселения киргизских и узбекских мигрантов.