Россия и мусульманский мир № 7 / 2015
Шрифт:
Как уже было сказано, «открытая» авторитарная модель Казахстана – это модель с некоторыми элементами демократии. Конституция государства может быть признана, если и небезусловно инструктирующей, то, во всяком случае, приближающейся к этой разновидности конституционных текстов.
Действующая в республике Конституция является вторым по счету основным нормативно-правовым документом постсоветского периода. Первая Конституция была принята в январе 1993 г. Однако уже в августе 1995 г., вследствие конфликта между президентом и законодательной властью, она была заменена новой. Согласно действующей Конституции, Казахстан – демократическое правовое унитарное государство, имеющее три независимые ветви власти: исполнительную, законодательную и судебную. Исполнительную власть возглавляет президент. Законодательную власть осуществляет двухпалатный парламент (Сенат и Мажилис), судебную – Конституционный суд и система местных судов (все судьи назначаются президентом на десятилетний срок). В Конституции Казахстана доминирование президента над законодательной и контроль над судебной властью очевидны [7, ст. 44–47, 50, 53–55, 58, 71, 73, 82].
Так, формирование Верховного суда страны вроде бы оказывается прерогативой Сената – но поскольку сам Сенат образуется таким образом, что просто не может быть нелояльным президенту, Верховный суд, а с ним и вся судебная система находятся в руках президента. Кроме того, Конституция Казахстана написана под конкретного президента и конкретную политическую ситуацию, а значит, обладает сильнейшим изъяном – конъюнктурна. Например, в ст. 91 говорится о том, что «проект изменений и дополнений в Конституцию не выносится на республиканский референдум, если Президент решит передать его на рассмотрение Парламента» или первый состав Конституционного совета Республики Казахстан формируется следующим образом: Президент Республики, Председатель Сената парламента и Председатель Мажилиса парламента назначают по одному из членов Конституционного совета сроком на три года, а по одному из членов Конституционного совета – сроком на шесть лет, Председатель Конституционного совета назначается Президентом Республики Казахстан сроком на шесть лет (97) [7].
Таким образом, в стране установилась президентская республика со значительными и постоянно расширяющимися полномочиями главы государства. Режим правления президента в целом подпадает под категорию «просвещенный» бонапартизм. Президент республики предпочитает находить эффективные способы нейтрализации сохраняющихся элементов демократии, а не грубо их попирать или вовсе ликвидировать. Сами эти способы, как это тоже очень характерно для политической практики бонапартизма, замаскированы под свободное волеизъявление – то всего народа (референдумы), то его выборных представителей (инициатива казахстанского парламента с переносом президентских выборов).
Другая отличительная черта данного режима – постоянное балансирование между разными политическими и социальными силами – в Казахстане приобрела значительную специфику. Она заключается в том, что приходится учитывать не просто многонациональный состав населения, но и не преодоленный культурный дуализм общества. Это, с одной стороны, не позволяет отказаться от остаточной демократии, с другой – как раз очень помогает добиваться своих политических целей с помощью ссылок на необходимость поддерживать межнациональный мир [17, с. 37].
Наконец, яркой особенностью Казахстана, видимо, следует считать то обстоятельство, что здесь президент уже в основном прошел этап социального балансирования. Сейчас он опирается на им же взращенную «искусственную касту, для которой сохранение его режима – вопрос о хлебе насущном». Эта каста – симбиоз капитализирующихся чиновников и бюрократизирующихся предпринимателей. Они целиком зависят от сильной президентской власти и потому полностью ей послушны.
Отличительной чертой «открытых» политических систем является, прежде всего, то, что первоначальная относительная самостоятельность законодательной и судебной власти впоследствии была ими утрачена, но она все-таки существовала. Далее, это хотя и низкий по влиянию на политическое развитие, но всё же наивысший в регионе уровень развития партий. Допускается деятельность оппозиции и правозащитных организаций, прямые преследования противников режима проводятся «по случаю» и сравнительно мягкими методами. Имеется полусвободная пресса в столицах, в последнее время подвергающаяся, однако, всё большему «урезанию языка». Критика режима (но не личности президента) возможна, но либо игнорируется, либо купируется. Предпринимаются настойчивые – но пока не очень успешные – попытки создания объединительных идеологий с упором на верховенство идеи национальной государственности [11, с. 118].
Для Казахстана характерна также наибольшая в Центральной Азии и достаточно высокая по международным меркам открытость внешнему миру. Государство ведет активную внешнюю политику с преобладающей направленностью в сторону США, Западной Европы, Китая, стран АТР, России. В отношениях с соседями по региону попытки наладить сотрудничество сочетаются с соперничеством за ресурсы, а в случае Казахстана – и за лидерство в данном регионе [5, с. 41].
В экономической области выбран курс на интеграцию в мировую экономику, на создание льготного режима иностранному капиталу, на первоочередное развитие частного предпринимательства и экспортных сырьевых отраслей промышленности. В Казахстане национальный капитал формируется почти исключительно «сверху», на кланово-бюрократической основе. Впрочем, заявленная экономическая политика и реальные тенденции изменений сильно расходятся между собой. Одна из главных причин этого в том, что исполнительная власть эффективно решает исключительно охранительную задачу. Даже карательные органы слабы.
Таким образом, независимость досталась центральноазиатским республикам без активных усилий с их стороны. За исключением Таджикистана, здесь не сформировалась новая, конкурентная старой, элита «борцов за независимость», как нигде в бывшем СССР, оказалась значительной преемственность власти и управления. Однако само по себе такое, в общем-то исторически случайное, обстоятельство не сыграло бы существенной роли в плавном перерождении контролируемой Москвой авторитарной власти первых секретарей в никем не контролируемую авторитарную власть первых президентов, если бы не попало в резонанс с древней обрамляющей установкой на стабильность. Равным образом, низкий уровень активности всего населения в рамках современных политических структур не является лишь следствием естественной деполитизации людей, разочаровавшихся в обещаниях национального начальства и измотанных тяжелой борьбой за физическое выживание [10, с. 19].
Не меньшее значение следует отвести таким характерным чертам политической жизни, как повышенная значимость институтов социальных гарантий и клиентельских отношений в регуляции политического поведения и преобладание вертикальной этнополитической мобилизации над горизонтально распространяющимися связями межэтнической социальной солидарности. То и другое держится на двойной вековой памяти. И о том, что главной нормой, открывающей доступ, является базовый элемент традиционной политической культуры региона – послушание власти.
Вместе с тем нельзя утверждать, что нынешнее политическое развитие региона и впредь будет определяться его географией и историей. Начнем с того, что пространство не только угнетает, но и побуждает к поиску выхода. Чтобы выжить, государства Центральной Азии должны быть открыты внешнему миру. Эта истина хорошо усвоена их руководителями. Открытость государств региона жестко обусловлена их зависимостью от экспорта сырья и импорта капиталов и технологий. Но чем больше она будет, тем менее вероятна консервация авторитаризма на долгие годы.
Промежуточные результаты текущего политического творчества народов региона могут в дальнейшем трансформировать одни его элементы, нейтрализовать или погрузить в долговременное историческое небытие другие. Иначе говоря, «предпослан-ность» авторитарной модели не гарантирует ей эффективность, необратимость и долговечность. Она может быть оставлена. Но для того чтобы это случилось, необходимы постепенный отход населения от привычки к государственной опеке, нарастающее давление общества на власть и в конце концов – прямая оппозиция ей в тех случаях, когда та вступает в конфликт с крупными социальными интересами [4, с. 82].