Россия и мусульманский мир № 8 / 2013
Шрифт:
Не исключено, что именно под влиянием такой эйфории в развитие концепта «суверенной демократии» властью был выдвинут проект «инновационного развития России», который предполагал не просто восстановление страны в качестве великой державы, но делал заявку на ее утверждение в качестве одного из глобальных лидеров. Как свидетельствует один из «креативщиков» администрации президента Д. Бадовский, «переход к модернизационной политике планировался на базе постепенного и, скорее всего, достаточно компромиссного, растянутого во времени перерастания в модернизационный план прежней стратегии максимальной капитализации конъюнктурного благополучия “нулевых годов”. Два события – пятидневная война на Кавказе (август 2008 г.) и… экономический кризис – существенно повлияли и сделали невозможным
Однако разразившийся мировой финансово-экономический кризис поставил российскую элиту перед нелегким выбором. Начинается борьба идеологических проектов выживания и развития государства и общества в условиях негативной политической и экономической конъюнктуры. Все это провоцирует внутреннее размежевание в отечественном истеблишменте, дифференциацию его на адептов «мобилизационного сценария» и сторонников «либерализации режима».
Первые, группировавшиеся в основном вокруг В.В. Путина, предлагали «жесткий путь», связанный с ужесточением внутренней политики и выстраиванием относительно автаркической «Крепости Россия» во внешней среде.
Вторые же (центром притяжения для них стал Д.А. Медведев) полагали, что руководство России не должно отказываться от участия в «глобальном акционерном обществе», а внутри страны целесообразнее всего проводить гибкий курс «маневра и компромисса», предусматривающий «дозированную демократизацию».
С учетом относительного равенства сил противоборствующих сторон и неопределенности позиции бюрократии и бизнеса после возвращения на президентский пост В.В. Путина выбор был сделан в пользу аппаратного компромисса – сочетания элементов двух вышеуказанных проектов, а идеологический профиль режима, ранее и так весьма размытый, теперь вовсе утратил какие-либо мировоззренческие очертания.
He исключено, что тактически такая позиция руководства страны была мотивирована – в условиях нараставшего «морального износа» власти и обострения политического противостояния в обществе – целесообразностью сохранения хотя бы относительного единства рядов правящего класса, чтобы не допустить перехода отдельных элитных групп в лагерь оппозиции. Тем не менее такой «эклектичный» подход в современных условиях (в отличие от «нулевых») является для власти весьма рискованным.
Во-первых, он не учитывает внешний фактор, а проводимая США кампания по демонтажу «авторитарных режимов» делает вполне вероятным вмешательство Запада во внутренние дела России на стороне «несогласных». И в этой ситуации идеологическая «рыхлость» режима будет играть лишь против него.
Во-вторых, в российском обществе имеется запрос на «концептуальность» проводимого властью политического и социально-экономического курса. Опросы общественного мнения показывают, что большая часть населения России ждет от руководства страны активной позиции и формулирования четких и понятных идеологических приоритетов.
В этом плане «тренд стабильности» фактически исчерпал себя, и в настоящий момент ощущается запрос на перемены, правда, пока еще под эгидой власти. Если же на этот запрос руководство страны не сможет или не захочет ответить, то такая ситуация чревата переходом идеологической инициативы к непримиримой оппозиции.
Исламская цивилизация и современный мир
События на Арабском Востоке, гражданская война в Ливии, преследование коптских христиан в Египте, возрастающее число этнических и религиозных конфликтов в мире вновь актуализировали вопросы межцивилизационного партнерства и сотрудничества. Вновь зазвучали идеи о якобы неизбежном конфликте цивилизаций как мегатренде развития человечества, вновь возникает тень Самюэля Хантингтона. Согласно его теории, современный мир – это взаимодействие цивилизаций, которое по ряду причин может превратиться в столкновения и войны локального и глобального характера. Основной тезис состоит в том, что различия между цивилизациями огромны и еще долго будут оставаться таковыми. С его точки зрения, цивилизации-метакультуры не схожи по своей истории, образу жизни и, что самое важное, по религиям. У людей различных цивилизаций отличаются представления о мире в целом, о свободе, о моделях развития, о соотношении индивида и общества, о вере и Боге. Основополагающим является положение о том, что межкультурные различия более фундаментальные, чем политические и экономические.
Сегодня в России, формулирующей собственную точку зрения на многие процессы на международной арене, во многом необходимо критически подходить к изыскам западных идеологов, пропагандирующих «универсальные подходы» к складывающимся процессам и возникающим в международной жизни явлениям.
Своим открытием С. Хантингтон считает определение роли и места культурного фактора в мировой политике. При всей важности культурного фактора представляется, что С. Хантингтон искажает его роль, заявляя, будто разные потенции политического и экономического развития у разных цивилизаций коренятся в их разной культуре. Например, он утверждает, что именно культурный фактор создает в Восточной Азии трудности с установлением демократических систем. Однако достаточно сравнить Северную Корею и Южную Корею или, например, Гонконг и Тайвань с Китаем, чтобы увидеть, что дело заключается вовсе не в культуре, а в политическом режиме. Столь же сомнительно звучит обвинение исламской культуры в неудаче демократических опытов в мусульманском мире – достаточно сравнить те же Пакистан и Турцию с Сирией или Ираком.
Разнообразие отмечается даже в бывшей советской Средней Азии, где Казахстан гораздо дальше продвинулся по пути развития демократического общества, чем, например, тот же Туркменистан. Между тем С. Хантингтон безапелляционно заявляет, что развитие в посткоммунистических странах определяется, прежде всего, их цивилизационной подосновой: прогресс наблюдается там, где имеется наследие западного христианства. В связи с этим возникает вопрос, можно ли сказать, что, например, Западная Украина продвинулась по пути прогресса дальше, чем Восточная Украина?
Фактически он рассматривал «цивилизации» как необычайно устойчивые общества, неспособные к выработке каких-либо значимых общих культурных элементов. Из этого можно сделать вывод о якобы имманентно присущих их взаимоотношениям взаимном непонимании и враждебности. Следовательно, напряженность между ними объясняется не какими-либо реальными интересами с их своеобразной исторической динамикой, а культурными различиями. Вот почему отдельные эксперты заявляют, что «проблема для Запада – не исламский фундаментализм, а ислам как иная цивилизация». Такая постановка вопроса крайне неверна и крайне опасна для будущей единой Европы. Тем более она неприемлема для России, где живет 14–16 млн. граждан, представляющих народы, которые придерживаются исламской традиции. Весь исторический опыт нашей страны свидетельствует: возможен не только диалог между христианством и исламом, но и их сотрудничество.
В России, несмотря на стремления некоторых экстремистов с обеих сторон, не удалось спровоцировать раскол между православными и мусульманами. Между тем басаевско-масхадовские сепаратисты, всячески подчеркивающие свою верность исламу и исламской солидарности, ухитрились напасть на Дагестан и получили отпор от местных патриотов, вовсе не желающих становиться частью нового Халифата. Рассчитывая на солидарность в мусульманском мире, чеченские сепаратисты были разочарованы, не получив той всеобъемлющей поддержки, на которую они рассчитывали. Эта неудача постигла балкарских и карачаевских радикалов. Нельзя также не признавать, что ваххабиты не имеют большой поддержки среди российских мусульман. События августа 2008 г. вокруг Грузии – еще один аргумент в пользу несостоятельности конфликта цивилизаций. Православная Грузия осуществила акт агрессии в отношении такой же православной Южной Осетии, но зато в последние годы ею были установлены теплые отношения с мусульманскими странами – Азербайджаном и Турцией.