Россия и мусульманский мир № 8 / 2015
Шрифт:
Представительство по определению есть механизм, отделяющий население от власти. Уже в процессе разработки республиканских конституций XVIII в. было ясно, что представительство не работает посредством действенного участия населения, даже тех белых субъектов мужского пола, которые обозначались словом «народ». Оно было задумано как «относительная» демократия, поскольку позволяло одновременно подключить людей к властным структурам и отделить от них. Сегодня парадокс представительства завершен. Его политический контекст как орудия демократии сузился. Системы представительства создавались на уровне национальных государств. Возникновение глобальной структуры власти подрывает их. Возникающие международные институты не представляют волю различных народов. Политические соглашения достигаются, а деловые контракты подписываются и гарантируются в рамках структур глобального правления помимо представительных органов национального уровня.
В глобальном контексте фигура гражданина не принимает активного участия в политической жизни. Он в одиночку сражается в джунглях социальной жизни. Представляемый есть продукт мистификации. Задолжавшему отказано в контроле над его производительной социальной способностью. Интеллект, аффективная способность и способность к языковым изобретениям медиазависимого больше не принадлежат ему. Поднадзорный лишен возможности сближающего, справедливого и любящего социального обмена. Представляемые потеряли доступ к результативному политическому действию.
Таким образом, представительство скорее препятствует, чем способствует демократии. В последние годы все более острой становится проблема обновления проекта демократии и возврата к политической власти гражданина-рабочего. Один из путей лежит через восстания и бунты против лишенных потенциала фигур субъективности.
Теперь кратко скажу о ситуации в России. В 1990-е годы был создан народный архив, на основе которого Н.Н. Козлова написала книгу. В предисловии к книге Г. Павловский отмечал: «Советское попросту отделилось и освободилось от ностальгии по СССР. И вырисовывается сокровище советской цивилизации, которое предстоит оценить. Они здесь, ее чеканы и образцы уже не выскоблить из опыта будущего человечества… Советская проблема возобновляется как проект справедливого глобального руководства, основанного на знаниях. Советский Союз – общемировой клад социальных, государственных и экзистенциальных моделей… Всякая государственная система в России, какой бы та ни была, будет основана на советском фундаменте и работать будет с вечной библиотекой советских национальных и культурных образцов» [2, с. 3–5].
Что же это за образцы? Н.Н. Козлова описала ментальную карту типов советских людей.
Бессознательный нигилист после революции срывал иконы, потом поумнел – стал читать Библию. Верноподданный офицер после войны читал лекции на тему «Роль т. Сталина в организации ремонта бочек на фронте». Профсоюзный деятель с полностью атрофированной социальной памятью. Председатель колхоза – ярый сталинист. Осведомитель НКВД носил под мышкой «Диалектику природы» и «Капитал», чтобы производить впечатление на окружающих. Но текстов классиков марксизма так и не осилил. Под культурой понимал покупку костюма, мандолины и часов, чтобы «погулять с ними с форсом». Тупоголовый партийный и профсоюзный работник, который жил и мыслил в языке советских плакатов. Простая женщина, для которой письмо «наверх» и «Отче наш» выступали в одной функции – как взывание к Богу. Жертва режима (жена заключенного, затем художница) стала элементом советского истеблишмента, клепала портреты советского великого кормчего как «самый ходовой товар». Бывшие люди (сложившиеся до 1917 г. деятели искусства – М. Булгаков, М. Горький, К. Чуковский, Л. Сейфулина, Б. Пильняк, П. Корин, Д. Шостакович, А. Толстой и пр.) славили советскую власть за деньги, дачу, квартиру. Молодежь периода застоя превратила труд в абстрактную категорию, а досуг – в главное пространство общения. Дети советской номенклатуры – новые буржуа, писатели, художники [2, с. 104, 217, 328, 360–361, 420].
Таков базис современного российского общества. Обращаю внимание: советские «чеканы и образцы» состоят из малых и больших начальников, их бессловесных рабов и идеологической обслуги. Среди них нет фигуры гражданина как активного участника политической жизни. Главный вывод Н.Н. Козловой таков: эти люди готовы были все простить государству в любой момент: «И этот момент прощения, восстановления попранной было чести (отмена раскулачивания, возвращение отобранных избирательных прав, получение паспорта, проскальзывание на рабфак и тем более в вуз) для многих, вероятно, был переломным моментом в жизни, после которого они, благодарные, начинали этому государству служить – конечно, с разной степенью истовости» [2, с. 486].
Итак, новая ментальная карта типов советских людей воплощает старую гегелевскую идею о тождестве государства и типов людей. Эта идея воплощается в готовности наследников типов советских людей все простить государству.
Вдумаемся в этот вывод. Если человек незаслуженно нанес нам вред – мы используем необходимую оборону. И не только кровная месть, но и Уголовный кодекс на нашей стороне. Если же нас обидели государевы люди – мы обязаны им прощать, а не привлекать к ответственности. «Парадокс в том, – отмечает Н.Н. Козлова, – что советский модерн – это аппарат надзора и монополия государства на средства насилия. Социальные технологии повседневного сопротивления ведут к службе государству. В постсоветской России происходит постоянная регенерация таких стратегий» [2, с. 471–486].
С учетом этой констатации воспользуюсь социологическим исследованием «Левада-Центра». В нем описаны структура и свойства сложившихся в советское время групп «номенклатурных функционеров» и интеллигенции и их постсоветских наследников [1].
Главное отличие того, что считается российской элитой (людей, «назначенных» властью быть «элитой»), от того, что принято в модернизированных, правовых и открытых государственных системах западного типа, заключается в том, что в комплектовании и формировании элиты участвуют только государственные органы. Поэтому я предлагаю вместо категории «элита» пользоваться концептом «господствующее меньшинство», разработанным Р. Далем [3]. Советское и постсоветское господствующее меньшинство – это государственная бюрократия и ее фракции. Она образует итог разложения тоталитарного режима. Она не теряет связи с органами власти и управления, ведомствами, занимающимися репродукцией режима (система образования и т.п.), социальным контролем, так называемыми правоохранительными органами (суд, прокуратура, полиция, спецслужбы). Главные функции господствующего меньшинства – отраслевое директивное управление, кадровый контроль, легитимация режима, осуществляемая путем информационного ограничения, пропаганды, пиара, убеждения, но никак не целеполагание, обсуждение или критика политики. Отсюда – тенденция к закрытости и изоляции власти от общества.
В нынешней России вместо элиты существует «театр теней». Состав господствующего меньшинства расплывчат и смещен в сторону политтехнологов и чиновников. Сюда входят теневые игроки (администрация президента и ее «советники»), исполнители важных ролей («говорящие головы» власти), заместители авторитетов, публичная клоака (СМИ, эксперты, аналитики), тусовка, изображающая публику (поп-звезды, «интеллигенты – совесть народа», ученые – директора академических институтов или университетские ректоры, лауреаты госпремий, писатели), ассоциированные с властью предприниматели.
Персональный состав господствующего меньшинства включает госчиновников (руководители департаментов или управлений ведомств) высшего и среднего уровня; директорат, менеджмент госпредприятий или крупных акционированных концернов, контролируемых государством; крупных предпринимателей (из бывших ИТР, руководства среднего уровня) – собственников и управляющих акционерными обществами и корпорациями; чекистов, вошедших в бизнес в качестве обеспечения служб безопасности и информации, использующих свои ресурсы связей для инсайдерской информации в бизнесе; государственных чиновников высокого уровня, переходящих в частный бизнес и сохраняющих связи с госаппаратом; руководителей влиятельных СМИ, ведущих журналистов; лоббистов корпораций; звезд поп-культуры; политических аналитиков и политтехнологов, политических обозревателей; депутатов (предприниматели, отставные чиновники и руководители высокого ранга, силовики – армейские или гэбистские генералы, старая номенклатура среднего и высокого уровней); лидеров партий (вступающих в закулисные соглашения с кремлевской или региональной администрацией); функционеров общественных организаций, фондов, руководителей НКО; руководителей государственных научных академических или отраслевых институтов, играющих роль публичных или государственных экспертов, иногда профессуру вузов; ньюсмейкеров (модные фигуры: писатели, артисты, журналисты, телеведущие и пр.) из опасения выпасть из системы и «потерять всё», либо из чистосердечной сервильности.
Все это сборище людей коллеги из «Левада-Центра» предлагают назвать «полусветом» полицейского режима, так как ни одной из важнейших функциональной ролей элиты это образование не выполняет. «Реальная политика» при Путине делается «под ковром», в кабинетах его администрации, в коридорах власти, складываясь в виде постоянного компромисса между интересами олигархических кланов, приближенных к власти.
Нынешний режим в России держится на смеси массовой апатии и дистанцированности населения от политики в сочетании с условной поддержкой численно небольшой группы, выигравшей от происходящих в стране изменений благодаря своей близости к власти или сохраняющимся связям с распределительными механизмами прежней системы – государственными, полугосударственными или сросшимися с государством структурами бизнеса. Эти группы отличаются лояльностью по отношению к режиму и зависимостью от него, большой коррумпированностью, постоянно усиливающейся из-за централизации контроля государства над обществом, удовлетворенностью своим положением и оптимистическими перспективами. К этим группам относятся примерно 10–15% взрослого населения.