Россия и русские. Книга 1
Шрифт:
Иван использовал доход с этих земель для создания и обеспечения нового опричного войска, которое охраняло его самого, оберегало границы и искореняло коррупцию, предательство и ересь. Солдаты этого войска получали особое право проводить расследования и арестовывать любого по сокращенной юридической процедуре, а то и вовсе без нее. Опричнина имела собственный двор в Москве и функционировала помимо всего прочего и как своего рода монастырь. Она следовала аскетическому режиму, который, правда, временами прерывался оргиями и садизмом. Иван обращался к своим опричникам как к «братьям». Одетые в длинные черные плащи, почти как монахи, они скакали на черных лошадях, прикрепив к седлу собачью голову и длинную метлу. «Эти символы означали то, что опричники кусаются как собаки, а затем сметают все ненужное». Принятые в эту элиту должны были тщательно проверяться на честность и порядочность: для этой
Одной из первых задач опричнины стала экспроприация земель местной элиты из числа служилых людей и обладателей удельных владений. Их ссылали на территорию бывшего Казанского ханства. С собой не разрешали брать никакого имущества, и по дороге ссыльных сопровождали царские войска.
Однако на новых местах они обеспечивались поместьями. По сути дела, Иван относился к Казани как в дальнейшем цари к Сибири: то есть как к отдаленной части империи, развивающейся благодаря полуссыльным, присутствие которых в центре являлось нежелательным. Однако спустя несколько лет Иван простил большинство опальных и позволил им вернуться в свои бывшие владения. Он понял, что не может править, попирая традиции и интересы главенствующего класса, и поэтому вернул их назад, оставив в изгнании только самых опасных. На практике многие из них не могли возобновить прошлую жизнь в уже разграбленном и запущенном владений, а потому иногда продавали свои земли монастырям, что явно противоречило ожиданиям Ивана85.
Со временем рациональный подход, присутствовавший при создании опричнины, начал исчезать. «Братство» Ивана деградировало, все более становясь привилегированным войском алчных и жестоких разбойников, вредящих интересам государства куда больше самих бояр и удельных князей, которых они должны были смирять. Наиболее показательным и абсурдным из всех их действий стало разрушение Новгорода в 1570 г. Иван отправился туда из-за подозрения, что городские старшины вновь вступили в предательскую связь с Литвой. Его опричники блокировали городские окрестности, грабили монастыри, убивали монахов, а затем в ходе инсценированных судебных заседаний обвиняли ведущих горожан в предательстве. Наконец, две или три тысячи человек были приговорены к смерти, некогда богатейший город оказался разрушен, а его торговля подорвана на несколько десятилетий. Одновременно вспыхнула эпидемия чумы и начался голод, поэтому даже трудно определить, сколько же всего смертей повлекли за собой (прямо или косвенно) насильственные действия опричников86.
Иван намеревался поступить так же и с Псковом, но Никола, местный юродивый, предупредил его, что тот должен прекратить мучить людей и уехать в Москву, «не то лошади твои не понесут тебя назад». Когда Иван приказал снять колокол с Троицкого собора, его лошадь неожиданно пала прямо под ним. Устрашившись, царь покинул Псков и поспешил в Москву87. Возможно, он надеялся стать князем эпохи Возрождения, свободным от любых норм морали, но в то же время не мог оставаться безразличным к суевериям и древней морали Руси, выражаемой в столь драматической форме.
«Божьи люди», юродивые, давно существовали на Руси и в Византии, но наибольшую популярность они приобрели во время правления Ивана IV. Даже сам царь испытывал по отношению к этим людям своеобразное уважение, столь редко оказываемое им кому бы то ни было. Возведенный по его указу Покровский собор вскоре стал известен как храм Василия Блаженного в честь одного из них. Юродивые могли восприниматься как носители крайней, даже гротескной, формы идеалов исихазма, как реакция против официальной воинствующей Церкви Иосифа Волоцкого, а также против чрезмерного соблюдения Иваном государственных интересов (raison d’etat). Олицетворяя слова апостола Павла в Первом послании к коринфянам: «…мудрость мира сего есть безумие пред Богом», юродивые вели аскетический образ жизни, полностью отвергая гордыню и даже самоуважение, бросая вызов миру, церковной иерархии и ее нормам, странствуя обнаженными и немытыми. Но они делали это во имя особой миссии, которая обязывала их говорить правду миру, в первую очередь властям предержащим, и которую не мог выполнить ни один из тех, кто принадлежал к этому миру88. Так авторитарный режим в Московии начал формировать свою собственную контркультуру.
Вскоре после возвращения из Пскова Иван распустил опричнину и запретил даже упоминать ее название. Вероятно, ему стало абсолютно ясно, что опричнина не выполняла предназначенной ей функции очищать землю и укреплять власть царя. Наоборот, она сеяла разрушение и распри, излишне усложняла
Понятие опричнины как удельного княжества заслуживает доверия из-за следующего факта. В 1575 г. Иван ненадолго посадил на трон Симеона Бекбулатовича, служилого татарского князя, назвав его «великим князем всея Руси» (но не царем), позволив ему править земщиной и попросив разрешения на борьбу с предателями на территории его собственного удела90. Бекбулатович был внуком Ахмата, последнего хана, претендовавшего на правление Золотой Ордой, поэтому поступок Ивана мог расцениваться как своеобразный отказ от попыток формирования сложных институтов, нужных для растущей европейской державы, гротескным возрождением правопорядка Чингизидов и относительной простоты системы управления степных ханств. Казалось, удобнее соблюдать государственный интерес (raison d’etat) в удельных владениях или ханстве, чем добиться согласия с церковью и Боярской думой.
Иван был очень противоречивой натурой и не только из-за своеобразного склада психики. Он пытался найти для своей власти новую базу, соответствующую как огромной и все увеличивающейся территории его государства, так и грандиозной исторической миссии Москвы, на выполнение которой Иван и претендовал. Он хотел править в соответствии с законом Божиим, но также чувствовал, что князь должен иметь и исключительные права, особые «привилегии». К тому же царь желал обладать абсолютной властью, чтобы, не потакая боярам, привыкшим получать чины в соответствии с происхождением, создать мощную и многочисленную армию. Его крайняя набожность и посвящение себя задаче, которую, как он полагал, возложил на него Господь, перемежались с периодами нелепой чувственности, садизма, разврата и пьянства. Во время этих периодов Иван проявлял необузданную гордыню, утверждая, что цари несли особую ношу и поэтому им прощались те грехи, которые другим людям прощать было нельзя. Эта внутренняя неупорядоченность говорила о том, что Иван разрывался между идеей Третьего Рима, степным ханством и подающей надежды европейской державой; между смиренным, богобоязненным византийским правителем, кочующим наездником-полководцем и разумным безжалостным князем эпохи Возрождения. Все политические и религиозные традиции Евразии, казалось, встретились и вступили в конфликт в личности Ивана, столь необычной и терзаемой внутренними противоречиями.
Когда царь уставал от внутреннего конфликта или когда ему становилось страшно, что враги могут его низвергнуть, он искал своеобразное «прибежище» в идее объединения с Польшей, раз уже спасшей Литовское княжество, или даже подумывал бежать в Англию. Он послал королеве Елизавете несколько писем, осторожно выясняя условия, при которых он мог бы в случае необходимости найти убежище в ее государстве91.
Правление Ивана раскрыло в драматической и даже страшной форме всю парадоксальность попыток создать мировую империю на незащищенной и неблагодатной земле северо-востока Европейской равнины. В военном плане Московия становилась ведущей державой. В экономическом — была весьма многообещающей благодаря своим богатым людским и территориальным ресурсам. Однако уровень ее технического развития оказался слишком примитивен для мобилизации всех этих ресурсов, а расслаивающаяся, ограниченная и патримониальная природа унаследованной Русью социальной структуры препятствовала объединению ее сил. Перед лицом этих трудностей Иван достиг неплохого результата, но этот результат обошелся очень дорого как ему самому, так и его несчастному народу.
К концу правления Ивана IV большая часть центральной Московии была опустошена, так как крестьяне бежали от разорительных налогов и трудовых обязательств в поиске лучших условий на монастырских землях и открытых границах. Многие бояре оказались уничтожены, но боярство продолжало существовать как класс, а его межродовые конфликты ослабляли государство и в XVII в. Молодая служилая знать, получив поместья, добилась более высокого и прочного статуса, но она оставалась еще достаточно бедной социальной группой, а ее положение отличалось нестабильностью. Духовенство было деморализовано охотой за еретиками, в то время как горожане все жестче облагались налогами и плюс к тому связывались «круговой порукой».