Россия и современный мир №1 / 2014
Шрифт:
В ходе конкурентной борьбы за овладение пространством модернизационного дискурса большую популярность приобрел тезис о фактической безальтернативности модернизации либо о заведомой неприемлемости возможных альтернатив. Этот тезис, нуждающийся в тщательном обосновании, во многих текстах, посвященных модернизации, оказывался постулатом. Так, например, в докладе Института современного развития «Обретение будущего. Стратегия 2012» провозглашалось, что «задача приведения к современности» через быстрое, радикальное и системное обновление равнозначна решению вопроса о выживании страны [11, с. 4]. Практически на той же самой посылке «aut – aut, tertium non datur» основывался и доклад «Культурные факторы модернизации», подготовленный для Фонда «Стратегия 2020» рабочей группой под руководством А.А. Аузана: «Или страна совершает прорыв в современную развитую экономику, делает ставку на новые технологии, обновляет всю совокупность социально-экономических отношений, или безнадежно стагнирует, теряя молодые кадры и растрачивая природные ресурсы» [8, с. 3].
Постулирование безальтернативности модернизации неизбежно предполагает существование нормативного образца, по крайней мере общего стратегического ориентира, в направлении которого должно двигаться модернизирующееся общество. С точки зрения выбора возможных
Особое местоположение ИНСОРа в специфической системе координат периода тандемократии неизменно привлекало общественное внимание к интеллектуальной продукции этой «фабрики мысли». У многих обозревателей наблюдалась странная аберрация слуха: слушали Игоря Юргенса и Евгения Гонтмахера, а слышали, как казалось, Дмитрия Медведева. ИНСОРовская оценка государственного патернализма как преграды модернизационным усилиям демонстрировала стремление ориентированной на третьего президента РФ части российской элиты демонтировать «путинскую вертикаль», а призывы к либерализации политического режима рассматривались с точки зрения «проблемы 2012». Внешнеполитические разделы докладов ИНСОРа выступали логическим продолжением этой линии, причем недостаточная проработанность соответствующих инициатив компенсировалась сенсационностью их подачи. Так, в получившем широкую известность докладе «Россия XXI века: Образ желаемого завтра» (2010) в числе ориентиров, которые могут быть достигнуты в результате осуществления программы модернизации, назывались: вступление России в НАТО; обретение статуса стратегического союзника ЕС с перспективой полноправного членства в этом объединении; стратегическое партнерство с США; обеспеченное за счет заключения прорывных соглашений в области стратегической стабильности; разработки совместных программ противоракетной обороны; достижение баланса интересов на постсоветском пространстве; сотрудничества России и Америки в Азиатско-Тихоокеанском регионе, на Ближнем и Среднем Востоке. На этом радужном фоне весьма невнятным оставалось описание самостоятельной роли России на постсоветском пространстве (по мнению авторов доклада, сам этот термин уйдет в прошлое, зато сохранится понятие «ближнее зарубежье»). Предполагалось, что СНГ будет существовать и по завершении российской программы модернизации, но едва ли не единственным его значимым достижением станет создание Зоны свободной торговли. При этом красноречиво замалчивались интеграционные инициативы по развитию ЕврАзЭС и формированию Таможенного союза, которые к началу 2010 г. уже находились в процессе реализации 40 . Не меньшей неопределенностью характеризовалось и описание перспектив китайско-российских отношений: авторы доклада предполагают некое балансирование в четырехугольнике США – Япония – Россия – Китай, а Шанхайскую организацию сотрудничества рассматривают в качестве механизма согласования интересов Москвы и Пекина.
40
Эта двусмысленность была отчасти преодолена в опубликованном в 2011 г. докладе ИНСОРа «Обретение будущего. Стратегия 2012», где вопросам межгосударственных отношений на постсоветском пространстве была посвящена значительная часть внешнеполитического раздела, написанного С.А. Куликом и И.Ю. Юргенсом. Характерной особенностью подхода этих авторов к проблематике постсоветского пространства было стремление найти способ гармонизации интересов России в странах СНГ с императивом конструктивного сотрудничества с ЕС.
Доклад ИНСОРа «Россия XXI века: Образ желаемого завтра» содержит примечательную характеристику внутри- и внешнеполитических последствий реализации модернизационной программы. Идеальное «постмодернизационное» будущее описывается в докладе так: «Конфронтация и изоляционизм стали недопустимой роскошью, а потребности в обретении новых технологий и развитии внешнеэкономических связей заставили искать новые подходы и компромиссы, заимствовать и переносить на российскую почву практики управления экономикой, социальной сферой и урегулирования конфликтов в обществе. Как поиск ресурсов для модернизации, так и укрепляющееся сотрудничество с развитыми странами сделали одним из приоритетов внешней политики демилитаризацию международных отношений» [14, с. 44–45]. Иначе говоря, модернизация, изначально понимаемая как способ технологического обновления и повышения экономической конкурентоспособности, должна привести к институциональным изменениям и изменению внешнеполитических приоритетов.
Следует отметить, что сходной логикой характеризовалась совместная инициатива России и Европейского союза «Партнерство для модернизации», выдвинутая на саммите Россия–ЕС в Стокгольме в ноябре 2009 г. Инструментально-релятивистская трактовка модернизации, как казалось, могла предоставить в распоряжение Евросоюза механизмы влияния на трансформационные процессы в России и в то же время позволяла российским элитам не принимать на себя слишком жестких обязательств в части преобразования политических институтов. Вместе с тем сама инициатива «Партнерство для модернизации» была сформулирована сторонами таким образом, чтобы не подменять собой существующие «дорожные карты» переговоров о подготовке нового базового соглашения между Россией и ЕС. В результате эта инициатива не привела к развязке ни одной из крупных проблем в отношениях между Россией и ЕС, а ее суммарный эффект в целом соответствовал общему эффекту модернизационной риторики Д.А. Медведева для российской экономики и социальной сферы.
Вопросы европейской безопасности в экспертной деятельности ИНСОРа периода тандемократии во многом интерпретировались в контексте «модернизационного» диалога с ЕС и российско-американской перезагрузки. При этом ИНСОР даже в 2011 г. продолжал популяризировать безнадежно забуксовавшую инициативу Договора о европейской безопасности (ДЕБ), рассматривая гипотетическую возможность заключения этого соглашения в качестве необходимой предпосылки строительства «Общего евроатлантического пространства
Гипертрофированное общественное внимание к активности ИНСОРа, с одной стороны, провоцировало чрезмерный и не всегда оправданный критицизм по отношению к продукции этого мозгового центра, с другой – способствовало активизации работы других экспертно-аналитических групп и организаций. Период тандемократии и начало третьего срока президентства Владимира Путина можно считать своеобразным «звездным часом» для российских экспертных сообществ, представители которых, наряду с традиционными для фабрик мысли функциями политического консультирования, начинали играть более существенную идеологическую роль, отчасти замещая в этом качестве политические партии и группы политического влияния. Однако экспертная деятельность в области внешней политики и международных отношений лишь «по касательной» оказывалась затронутой вниманием общества. О проблемах внешнеполитической экспертизы недвусмысленно высказывались представители того же ИНСОРа, указывавшие на неудовлетворительное качество обратной связи государства с экспертными сообществами, потребность в восстановлении и создании новых экспертных школ и направлений, важность преодоления поколенческого разрыва в экспертной среде. Призывая к пересмотру концептуальных оснований внешнеполитической деятельности, И. Юргенс и С. Кулик подчеркивали необходимость учета мнений как российского общества и российских элит, так и общественного мнения и настроений элит тех стран, сотрудничество с которыми является для России приоритетным. В частности, они предлагали подумать о создании экспертного общественного совета, в задачи которого входило бы повышение эффективности информационного обеспечения внешнеполитической деятельности [11, с. 289, 292, 294].
Ситуацию, при которой экспертно-аналитические сообщества играют роль чуть ли не основных выразителей различных политико-идеологических подходов, нельзя считать нормальной. Как минимум, это свидетельствует о дисфункции политических партий. В условиях соправительства 2008–2012 гг. отдельные экспертные центры начали выполнять специфические функции глашатаев идей, которые в силу тех или иных обстоятельств не могли исходить напрямую от участников тандема. Более того, представители экспертных сообществ вольно или невольно становились соучастниками специфического модерирования политической дискуссии, когда вокруг их продукции создавался ореол «сокровенного знания», якобы выражающего подлинные намерения президента или премьер-министра. Неважно, что таких намерений в действительности могло и не быть: «приписывание» некоей совокупности программных установок, например, Дмитрию Медведеву способствовало поддержанию иллюзии политической альтернативности. Когда 24 сентября 2011 г. интрига, связанная с определением дальнейшего политического лидерства, разрешилась самым банальным образом, специфическая функция экспертных сообществ оказалась в основном исчерпанной.
Помимо объективного изменения внутриполитической ситуации после начала третьего президентского срока В.В. Путина, экспертные сообщества ощутили на себе и воздействие перемен в руководстве президентской администрации. С приходом В.В. Володина на должность первого заместителя руководителя АП вместо В.Ю. Суркова начали меняться подходы к взаимодействию с экспертными сообществами, в частности стремление администрации несколько расширить круг московских экспертных центров, но при этом обеспечить их б'oльшую подконтрольность, в первую очередь через механизмы финансирования. Несмотря на то что количество групп интересов, заинтересованных в экспертной поддержке достаточно велико, в последние полтора года наблюдается явное снижение готовности таких групп выступать в качестве независимых заказчиков экспертно-аналитической продукции. В этих условиях зависимость экспертных сообществ от основного заказчика – государства – существенно возрастает.
Усиление государственного участия в процессах, связанных с экспертно-аналитической деятельностью, достаточно ярко проявилось и в том, что касается внешнеполитической проблематики. В феврале 2010 г. указом Президента РФ Д.А. Медведева была создана новая экспертно-аналитическая организация – Российский совет по международным делам (РСМД). В результате на площадке российских экспертных центров по внешней политике и безопасности появился суперигрок, в числе преимуществ которого не последнее место занимает мощная финансовая поддержка со стороны государства. По словам исполнительного директора Совета А.В. Кортунова, РСМД является платформой, которая сможет консолидировать имеющийся в России немногочисленный экспертный ресурс по внешней политике, а также решить системные проблемы при взаимодействии экспертов и власти [см.: 3]. Впрочем, в качестве платформы экспертного диалога РСМД, как и ранее СВОП, предоставляет возможность для сопоставления существенно отличающихся друг от друга подходов. Один из наиболее свежих примеров – публикация с интервалом в один день на сайте РСМД двух диаметрально противоположных по направленности аналитических материалов. 21 октября 2013 г. был опубликован аналитический доклад заведующего отделом ИМЭМО РАН, профессора МГИМО А.В. Загорского, в котором обосновывается целесообразность ликвидации российского и американского арсеналов межконтинентальных баллистических ракет, благодаря чему удастся снять проблему ПРО как один из основных раздражителей в российско-американских отношениях [5]. На следующий день, 22 октября, РСМД опубликовал материал политического обозревателя В. Алексеева, посвященный обсуждению вероятности и возможных сценариев военного конфликта между Россией и США в ближайшие 10–15 лет [1]. Не вдаваясь в аргументацию этих экспертов по существу, можно констатировать, что РСМД успешно способствует переводу в режим публичной дискуссии различных стратегий внешней и оборонной политики.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
