Россия и современный мир №1 / 2015
Шрифт:
Китайских теоретиков модернизации воодушевляет именно идея «вырваться в лидеры» мирового развития, возглавить цивилизационный процесс в эпоху «второй модерности». Такую заманчивую перспективу они «вычитывают» в той цивилизационной критике, которой предаются европейские теоретики «второй модерности». Поскольку цивилизационный потенциал «первой модерности», концептуализованный в фундаментальном проекте поступательного и прямолинейного всемирно-исторического прогресса, который был выдвинут Просвещением, представляется исчерпанным, духовный вакуум должен быть заполнен новыми проектами. Ученые
Для обоснования возвышения Китая им приходится размежеваться с тем эволюционизмом, что был присущ классической парадигме. В духе парадигматической инновации теорий «второй модерности» они трактуют современную ситуацию как новую ипостась цивилизационного процесса, когда возрастают риски развития для всего человечества и все страны оказываются уязвимыми перед этими опасностями. В условиях фундаментальной непредсказуемости прежняя иерархия мирового порядка может претерпеть радикальную трансформацию.
«Вторая модерность» предстает перед глазами китайских теоретиков модернизации полем битвы, которая называется «межстрановой конкуренцией»: из 10 млрд будущего населения развивающихся стран только 500 млн, по их расчетам, получат «возможность насладиться благами модернизации» [4, c. 234, 249]. Модернизационный процесс в таких условиях становится отчаянной гонкой за лидером, в которой и статус нынешних лидеров отнюдь не гарантирован. Часть развитых стран может оказаться в положении развивающихся, и, наоборот, некоторые из числа последних могут выбиться в лидеры.
Поскольку именно авангарду достаются в полной мере блага модернизации, межстрановая конкуренция в эпоху «второй модерности» будет только возрастать. Это «международное соревнование в стремлении достичь и удержать высокий по мировым меркам уровень развития» [там же, с. 15]. В этом соревновательном процессе в полной мере выражается нелинейная логика всемирной модернизации, неравномерность темпов, «асинхронность» ее осуществления и неодинаковость результатов. Решающей становится роль исторического субъекта.
Хотя модернизация является всемирно-историческим процессом, в основе которого заключены универсальные и объективные закономерности, успешная их реализация, подчеркивают авторы докладов о модернизации, зависит от качеств и воли конкретного национального субъекта. Субъектный подход выдвигает на первый план задачу модернизации культуры.
Эта проблема затрагивает все сферы общественной жизни, и ее значение воспринимается в Китае на самом высоком уровне как в конечном счете задача укрепления режима власти. Журнал ЦК КПК «Хунци» писал: «Пробуждение нации есть прежде всего пробуждение ее культуры. Власть политической партии определяется в большой мере ее культурной зрелостью» [см.: 16, c. 172]. И это острая проблема, которая не имеет однозначного решения.
С одной стороны, следует заботиться об уникальном культурном наследии страны. Эта задача приобретает еще большее значение в условиях глобализации, которая требует глубокого осознания национальной идентичности. С другой стороны, неукоснительная и безоглядная верность многовековым традициям может превратиться в тормоз. Cовременная культурная
Как подчеркивают сотрудники Центра модернизации, культурная модернизация, подобно модернизационным процессам в экономике, немыслима без инноваций. И культурным инновациям в современном Китае должен быть отдан приоритет, аналогично тому, как было в фазе «первичной модернизации», когда промышленной революции ХIХ в. предшествовали в XVII в. научная революция и в XVIII в. Просвещение, положившее начало всемирно-историческим процессам духовной эмансипации, которые и сформировали цивилизацию модерности.
Культурная модернизация имеет специфическое значение при присущем китайским авторам толковании «второй модерности» как всемирного соревновательного процесса. Собственно культурная модернизация может в таком аспекте выступать даже разновидностью экономической конкуренции: «Как товары, произведения культуры могут быть произведены и проданы на рынке с целью получения прибыли». Таким образом, культурные инновации могут стимулироваться конкуренцией на мировых рынках [4, c. 198–199].
Развивая своеобразный рыночный подход к модернизации в сфере культуры, китайские специалисты приходят к знаменательному выводу: «культурная конкурентоспособность постепенно становится главной конкурирующей силой страны», иначе – важнейшим козырем в международном соперничестве [там же, с. 201]. Так в теоретическом плане подкрепляется одно из фундаментальных положений внешнеполитической доктрины КНР о роли «мягкой силы» в укреплении международного престижа страны и повышении ее статуса [12].
Поэтому, когда мы читаем о модернизационном значении международного культурного сотрудничества, следует учитывать, что в представлении китайских ученых Китай может в будущем, как было в прошлом, претендовать на лидерство во взаимодействии культур: «Мы должны явить миру наши духовные ценности, принять деятельное участие в формировании мировой системы ценностей и создать необходимые условия, чтобы направлять развитие в системе мировых ценностей (курсив мой. – А. Г.)» [13, c. 194].
Если в XXI в. «удастся достигнуть культурной модернизации, китайская культура вернет себе доминирующее положение в мире и внесет неоценимый вклад в прогресс цивилизации», – таковы амбициозные замыслы теоретиков китайских преобразований [4, c. 216]. Обосновывая эту культурную стратегию, президент Педагогического университета провинции Цзянсу Жэнь Пин подчеркивает: «Современная эпоха является временем перехода от промышленной экономики к экономике знаний. Теперь господство над миром вместо прежнего баланса экспорта товаров и капитала в сочетании с военной силой переходит – и последний финансовый кризис это ярко показал – к достижениям в науке и технике, информатике и культуре в сочетании с военной силой. Китай должен бросить вызов биполярной глобальной системе “капитал знаний vs промышленное производство” и перейти в наступление в сфере интеллектуального производства» [18, c. 153].