Россия молодая (Книга 1)
Шрифт:
– То ты сам своими ушами слышал?
– громко спросил Тимофей.
– Сам.
– Верно говоришь?
– Врать не обучен.
Тимофей подвигался на лавке, поморгал, облизал губы. На лице его проступило счастливое, ребячье выражение.
– Возрадовался!
– насмешливо сказал Иван Кононович.
– Будешь ты строить, как же! Пришлют Николса да Яна, а тебе - топорик в руки, тюкай да по зубам от них получай за учение...
Свет, вспыхнувший в глазах Тимофея Кочнева, погас, он закашлялся, сплюнул, отворотился. Таисья прижалась плечом к плечу мужа, спросила
– Чего он его так?
– Ожесточился человек!
– тихо ответил кормщик.
– Думаешь, ему легко? Корабль построил, а глядит на него издали, воровским обычаем.
Рябов помолчал, уставился вдаль, в туман, откуда вынырнула вдруг черная резная морда фигуры, украшающей нос "Святого пророчества" - нового фрегата, идущего из Голландии. В это же время корабль увидели на Соломбале - на Банном, на Никольском и на Большом. С верфи со звоном ударили пушки. Баженины побежали с пальниками по палубе своей яхты - сальвировать новому кораблю; побежали пушкари и по палубам нового "Апостола Павла". Иностранные торговые корабли и конвои, словно испугавшись, что малость припоздали, ударили бортовыми батареями, мортирами, погонными пушками. В прозрачном осеннем утре над Двиною то здесь, то там отрывались от кораблей белые ватные дымки, гулко прокатывался выстрел, а с Кег-острова малиновым звоном разливались новые колокола Ильи-пророка. Чуть погодя ударил большой колокол Варваринской церкви, потом вперебор, словно на пасху, весело зазвонили в монастыре и в церкви Николы.
"Святое пророчество", фрегат со светложелтыми лакированными галфдеками, с задранным кверху ютом, с галереей, изукрашенной резными изображениями морских чудищ, со слюдяными фонарями над кормой, медленно, тяжело разворачивался на Двине, чтобы стать на оба якоря перед Мосеевым островом, с которого тоже палили царевы пушки.
– Здоровый!
– сказал Кочнев.
– Щеки до чего преогромные!
– заметил Иван Кононович.
– Богов-то надо было об чего-то упереть - вот и щеки тебе.
– Богов много понатыкано!
– покачал головой Рябов.
– С такими богами тонуть первое дело, - усмехнулся старый корабельный мастер.
– Надо же понатыкать!
– А паруса пузатые!
– пришепетывая, сказал дед Игнат.
– Вишь, вздулись...
– Почем за него плачено, не знаешь?
– спросил Тимофей Рябова.
– Одиннадцать тысяч ефимков будто бы, - молвил Рябов.
Кочнев присвистнул, Иван Кононович засмеялся в бороду.
– Оно на рубли-то сколько потянет? Одну тысячу двести?
– Он ткнул Тимофея кулаком в бок, трубно захохотал.
– А, Тимоха? Мой-то "Павел" едва не четыреста стоил со всем с обряжением. А получше будет...
– На твоем богов мало!
– ответил Тимофей.
– Твой одну только морду всего и имеет, какой же он корабль...
– Будет вам языки точить!
– тоже посмеиваясь, сказал Рябов.
– Умницы какие!
На берегу между тем били в тулумбасы, играла рожечная музыка - бояре и князья с почетом и уважением встречали иноземных моряков. Из Игнатовой посудины было видно: царевы свитские катили к берегу бочки - угощать; повара волокли оловянные
– Во!
– сказал Рябов.
– Видали, мужики?
– Отчего оно так?
– опять спросила Таисья.
– Отчего да отчего!
– отмахнулся Рябов.
– Повелось так на нашей на матушке-земле...
Вздохнул, улыбнулся и приказал:
– Полдничать давай, пускай иноземные матросы нам завидуют...
Встали у бережка, разложили шанежки, жареную палтусину, луковки. Дед Игнат легкими ногами, обутыми в кожаные морщни, побежал в кружало, где под дверью с бараньим черепом уже дрались голландцы, купил полштоф, вернулся обратно, рассказал:
– Нынче в городе себя покажут господа иноземные мореходы. Едва на твердь господню ступили - в кровище...
Рябов разлил по кружкам, задумался, потом негромко промолвил:
– А все же... три корабля. И все с пушками...
– Тебе-то прибыль велика!
– сладко глядя на водку, ответил Игнат.
– Не ты товары за море повезешь...
Поблизости остановилась лодчонка. Из нее выскочил Крыков, совсем худой, с землистым лицом. Подошел, присел в карбасе на лавочку, пригубил водки, закусил шанежкой.
– Чего на божьем свете слыхать?
– спросил Рябов.
– Вести добрые, - ответил Крыков, - никто с тем делом справиться не может, так моим таможенным солдатам поручили: оброки будем теперь с вашего брата рвать. Повесельные и парусные, не слыхивал? А который не заплатит до барабанного бою - на государеву верфь, зачет - шесть денег за день...
– А ежели у меня, к примеру, ни весла, ни паруса?
– спросил Рябов.
– Карбас монастырский потопленный - за тобой, - ответил Крыков, - дело простое.
– Очумели они?
Крыков усмехнулся, словно оскалился, посмотрел невесело в кружку, где солнце играло в мутножелтой кабацкой сивухе, сморщился и выпил.
– Цветочки еще!
– угрюмо сказал Иван Кононович.
– Ягодок ждите...
Закусив еще, послушали музыку на новом корабле и, расталкивая носом карбаса другие лодьи и посудинки любопытных архангелогородцев, отправились восвояси.
Дома бабка Евдоха пекла пироги, жарила говядину, толкла чеснок на подливу. Поправляя сбившийся платок, сказала:
– И чего оно такое деется? Ранее, молода жила, что ем - добро. А нынче - то пирожка захочу, то мяска, то лапшевника с курятиной. Ох, пора костям и на место...
Рябов ухмыльнулся на старухины малые хитрости: как он с моря вернулся, так она его и потчует с молодой женой-то - послаще, пожирнее. Знает, что беден рыбак, словно церковная мышь, вот и хитрит, будто для себя старается.
Сели за стол, за чистую скатерть, Крыков спросил:
– Кормщик, как жить станешь?
Рябов поиграл ложкой, положил ее, погладил ладонью и тоже спросил: