Россия молодая (Книга 2)
Шрифт:
Одевшись, она позволила войти. Они поклонились очень низко и сели у клавесина - настраивать свои лютни. Фру Юленшерна у зеркала надевала браслеты.
– Что мы сегодня празднуем?
– шепотом спросил Улоф Бремс.
– Вероятно, мы будем поминать тех четырех матросов!
– также шепотом ответил Пломгрэн.
– А может быть, и себя самих... Наши дела идут не слишком хорошо...
– Одно я знаю теперь твердо, - произнес чуть слышно Юхан Морат. Когда состарюсь - сам сатана не заставит
Он засмеялся и, тронув струны лютни, запел:
Гонит ветер корабль в океане,
Боже, душу помилуй мою...
3. СТОРГОВАЛИСЬ
В канатном ящике было душно, пахло пенькою, крысами, которые бесстрашно дрались и пищали под ногами. Слева, за переборкой, грубыми голосами разговаривали матросы, один ругался, другой его усмирял, потом послышался смех, стук костей.
– По-шведски говорят?
– спросил Рябов Митеньку.
– По-разному!
– сказал Митенька.
– Один по-шведски, а другой англичанин. И еще один - голландец, что ли...
– Всякой твари по паре!
– усмехнулся Рябов.
Они опять замолчали надолго. Митенька задремал, вздрагивая во сне, шепча какие-то слова. Рябов думал. Две крысы с писком пробежали по его ноге, он вздрогнул, вновь задумался. Было слышно, как матросы воющими голосами затянули песню. Митенька совсем проснулся, сел на бухте каната, спросил:
– Что ж теперь будет, дядечка?
– А то, брат, будет, что зря ты со мной увязался.
– Не зря!
– упрямо возразил Митенька.
– Вы завсегда со мною в море хаживали, вот живым и возвращались. А пошли бы без меня - значит, худо...
Кормщик засмеялся, потрепал Митеньку по плечу.
– Молодец! По-твоему, выходит, что раз ты со мной - лиха нам не ждать...
Помолчали.
– А корабль большой!
– сказал Митенька.
– И другие тоже большие. Я все разглядел...
Рябов не ответил.
– Дядечка!
– негромко позвал Митенька.
– Ну, дядечка?
– Я про то, дядечка, - для чего мы в море-то пошли?
– Я пошел, а ты за мной увязался!
– ответил Рябов наставительно. Выследил и увязался. Кто тебя звал? Ну-ка, скажи-ка, звал я тебя? Теперь вот на себя и пеняй!
– Дядечка, а для чего мы паруса сбросили? Может, и убегли бы от шведа?
– Да ведь они из пушки палили?
– Во-она! Палили, да не попали.
– Еще бы пальнули и попали.
– Не так-то просто...
– Просто, не просто!
– с досадой сказал Рябов.
– Все тебе рассуждать. Попались - значит, сиди теперь да помалкивай...
Под ногами вновь завозились крысы. Митенька вздрогнул, забрался повыше на канаты, оттуда спросил:
– Дядечка, а книжку теперь мне не отдадут?
Рябов усмехнулся:
– О чем вспомнил! О книжке!
– Мне без той книжки и не возвернуться в Архангельск!
– вздохнул Митрий.
– Иевлев Сильвестр Петрович дал; береги, говорит, пуще живота да учи денно и нощно, тогда пошлю тебя в навигацкое, на Москву...
– Далеко нам с тобою нынче, парень, до Москвы!
– невесело сказал кормщик.
– Дальше, чем с Груманта.
– Повесят нас?
– быстро спросил Митенька.
– Ну, вот уж и повесят...
– Дединьку-то повесили. Я признал, то - Семен Григорьевич.
Рябов молчал.
– Нет, уж повесят!
– убежденно произнес Митенька.
– Забрали, цепи надели, как не повесить? Теперь повесят вскорости...
– А ежели повесят, тебе дорога прямая - в рай. Ты - молельщик! сказал Рябов.
– Там таких любят. Замолви и за меня словечко: дескать, удавили вместе, мужик был грешный, да я его отмолю... Тебе, брат, бояться нечего. Вот мне - хуже. Меня в ад - сковороды лизать горячие...
Митенька наверху всполошился.
– Тьфу, тьфу, для чего эдакие слова-то говорить?
– То-то что правду говорю...
Они опять замолчали надолго. Матросы за переборкой ругались, играя в кости. Было слышно, как с шорохом набегали волны, как пробили барабаны, как запел рожок, потом - горны. На всей эскадре откликнулись сигнальные барабаны.
– Дядечка, чего сейчас - утро али вечер?
– спросил Митенька сонно.
– А нам не все едино?
– ответил Рябов.
Потом за переборкой затихли - наверное, легли спать. Гремя цепью, Рябов поднялся, наклонился к Митеньке, сказал ему серьезно, со значением:
– Ты вот чего, Митрий: что бы ни увидел и ни услышал - молчи. Молчи, и как я делаю, так и ты делай. Хорошо буду делать али худо - знай, молчи.
Митенька широко открыл глаза, в темноте блеснули зрачки.
– Вишь, вытаращился, - с досадой сказал кормщик.
– Как велено тебе так и делай...
– Ладно!
– шепотом ответил Митенька.
Вновь загремели цепи - Рябов лег на канаты. И тотчас же за переборкой, к которой он прижался спиною, горячо и быстро зашептал чей-то голос:
– Мужички, ай, мужички? Откликнись!
Рябов повернулся, приник ухом к сырой прелой доске. Там, за переборкой, кто-то грузно и тяжело шевелился, сопел.
– Русский, что ли?
– напряженным громким шепотом сказал Рябов.
– Да, русский, русский, рыбак с Архангельску. А ты кто будешь? По голосу будто знакомый. Скажи, сделай милость, будто схож на кормщика одного... Не Рябов?
– Ну, Рябов...
– Кто там, дядечка?
– с тревогой спросил Митенька.
Кормщик отмахнулся.