Россия молодая (Книга 2)
Шрифт:
Юленшерна приказал ударить по берегу из пушек, и корабельные батареи бессмысленно изводили порох и ядра на протяжении двадцати минут.
Но странное дело: ни гибель матросов у Сосновца, ни потеря двух кораблей из состава эскадры, ни шторм, ни меткие выстрелы с берега не производили особого впечатления на наемников. Русские церкви и дворы богатых русских купцов, старые Холмогоры и Архангельск были теперь совсем близко. И то, что солдат и матросов стало меньше, нисколько не огорчало оставшихся в живых: больше сохранится богатства тем, кто прорвется
Теперь мало кто болтал о гневе святой Бригитты и о кознях гобелина. Война есть война, говорили наемники, на войне случается всякое. Кто поглупее - тот гибнет, кто поумнее - тот не только выживает, но еще и богатеет.
Для того чтобы скорее забылись превратности плавания, ярл Юленшерна приказал эскадренному казначею выдать жалованье всем - от капитанов до кают-юнг. Деньги, причитавшиеся мертвым, было велено раздать живым. Это еще более укрепило дух наемников. На кораблях, при раздаче винных порций, матросы кричали славу королю и хвалили своего адмирала.
Не следовало терять времени, но корабли нуждались в ремонте, и шаутбенахт велел приступить к работам. Корабельные плотники, кузнецы и конопатчики работали не за страх, а за совесть, подгоняемые матросами и солдатами, которым не терпелось ворваться в Архангельск. Но все-таки ремонт шел медленно, - слишком потрепал эскадру шторм.
Фру Юленшерна скучала, полковник Джеймс, запершись в своей каюте с Голголсеном, пил бренди; шаутбенахт не уходил со шканцев, часами смотрел в подзорную трубу на безлюдные зловещие берега, поджимал губы, качал головой. Да и Уркварт стал последнее время задумчивым и грустным. Только с полковником Джеймсом он иногда отводил душу: оба они все-таки кое-что знали о Московии...
Ветер не поднимался. Море заштилело, стояла странная душная тишина. Матросы на "Короне" пели:
Не знал, не боялся он грозных судей,
Ходил по дорогам с ножом,
И грабил и резал невинных людей,
Закапывал в землю живьем...
В полдень, после обеда, ярл шаутбенахт вошел в свою каюту. Фру Маргрет, обмахиваясь веером, сказала небрежно:
– У меня, как вам известно, есть друг детства, старый друг Ларс, Ларс Дес-Фонтейнес - так зовут этого человека. Его наказали за то, что он предполагал в русских мужество и желание сопротивляться врагу. Не кажется ли вам теперь, что Ларс Дес-Фонтейнес совершенно прав?
Матросы пели громко, их песня была слышна на всех кораблях эскадры:
Ах, если б господь смилосердился к нам,
Привел воротиться бы в дом:
Я церковь построил бы, каменный храм,
И всю обложил бы свинцом...
– По-вашему, Дес-Фонтейнес, был прав?
– спросил ярл Юленшерна, сделав ударение на слове "был".
Склонив голову набок, не мигая он смотрел на жену своими желтыми глазами. Ей стало страшно. Она тяжело поднялась, неловко зацепила рукавом хрустальную вазочку. Вазочка разбилась.
– Ого!
– произнес шаутбенахт.
– Вы потеряли свою природную грациозность!
– Был?
– крикнула она.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ларс Дес-Фонтейнес более не существует, - раздельно и внятно сказал Юленшерна.
– Его нет на свете. Ларс Дес-Фонтейнес давно превратился в прах.
Фру Маргрет сморщилась, как морщатся от внезапного грохота. Губы ее дрожали, лицо исказилось. Оно перестало быть красивым, лицо фру Маргрет...
С палубы доносилось:
И только он эти слова произнес,
Вдруг стало, как ночью, темно.
Попадали мачты, корабль затрещал
И канул на черное дно.
– Ларс умер?
– спросила фру Маргрет.
– Да. Он скончался.
– Вы лжете! Ларс в Архангельске! Вы сами говорили...
– Поэтому вы и отправились со мной в Архангельск?
Фру замолчала. Шаутбенахт улыбался. Так весело он улыбался дважды: когда стоял под венцом с фру Маргрет и вот сейчас.
– Премьер-лейтенант бесславно и весьма быстро прошел свой земной путь, - говорил Юленшерна, отпирая ключом ларец, окованный медью.
– Этот повеса, видимо, не слишком дорожил своими друзьями детства и поторопился уйти от них в мир иной...
Он откинул крышку ларца и достал бумагу - короткое сообщение о смерти каторжанина Дес-Фонтейнеса по кличке Скиллинг, последовавшей на галерном флоте его величества. Тело осужденного погребено в море, как полагается по уставу.
Фру Маргрет прочитала бумагу один раз, потом другой. Ярл Юленшерна вышел на ют, чтобы освежиться. Он был очень весел и приветливо беседовал с Урквартом о погоде и о том, что к вечеру, пожалуй, удастся поднять якорь. Вернувшись через некоторое время в каюту, шаутбенахт сказал своей супруге:
– Вы совершили большое путешествие и, к сожалению, не увидите вашего друга. Пожалуй, вам теперь нет смысла рисковать... Два судна мы оставляем здесь на всякий случай. Не переехать ли вам на одно из них? Там будет безопаснее.
– Да, я согласна, - безучастным голосом ответила фру Маргрет.
Она все еще держала в руке сообщение о смерти каторжанина Скиллинга.
– Вы благоразумны, - сказал Юленшерна.
Маргрет странно улыбнулась.
– О, да, я благоразумна!
– произнесла она многозначительно.
– Вам здесь будет спокойно.
– Во всяком случае, я не погибну!
– все с той же улыбкой сказала фру Маргрет.
– Я вернусь в Стокгольм и буду долго и счастливо жить там вдовою погибшего славной смертью шаутбенахта ярла Юленшерны, потому что вы, гере, непременно сложите тут вашу лысую голову. Не так ли?
Он не нашелся с ответом, только крепко стиснул челюсти. А она говорила, улыбаясь и вызывающе глядя на него своими прозрачными глазами:
– Я буду бывать при дворе, я еще молода, не правда ли? Молода и хороша. И ваше имя я вываляю в грязи так, что даже на том свете вы будете содрогаться, мой покойный супруг. Вы тревожились о вашем честном имени и потому убили Ларса?