Россия молодая. Книга 1
Шрифт:
Сверху по палубе раздались шаги, кто-то быстро спускался в каюту. Рыбаки обернулись – Иевлев, веселый, ясноглазый, стоял в дверях. Медленно подошел к столу, сел, поглядел на карты, компас, пытливо всмотрелся в глаза Рябова...
– Словно и впрямь мореходы ученые. Об чем разговор?
– Мало ли, – сказал Рябов. – Отоспались, вот и чешем языки.
Иевлев отворил сундук в царевой каюте, достал обернутую в тряпицу книгу, что взял Рябов у вдовы деда Мокия.
– Кому занадобилось? – спросил кормщик.
– Государь требует.
Рябов
– Приглянулось Петру Алексеевичу морюшко наше. Дышит ему...
– Это как – дышит? – спросил Иевлев.
– А так, Сильвестр Петрович, дышит, манит, зовет, значит. Выходи, дескать, морского дела старатель, пора, мол, стоскуешься без меня...
Лицо кормщика стало серьезным, почти суровым.
– Слышь? – сказал он Иевлеву. – Разгулялось нонче...
Сквозь однообразное поскрипывание – борт яхты терся о сваи причала – Сильвестр Петрович ясно услышал мощный грохот волн.
– Слышь?
Сильвестр Петрович кивнул.
– Ругаешься на него, как застигнет тебя в пути бурей, мучаешься с ним, а манит, распроклятое! – вновь заговорил Рябов. – Одному человеку хоть бы что! Послушает да пойдет. А другому – ох, не уйти от него. Вот и на тебя я гляжу – манит и тебя, а? Верно?
Он засмеялся раскатисто:
– Трудно вам будет, ребята, обвыкать. С малолетства-то куда легче, а когда в возраст войдешь – труднее. Мы, здешние, все – с малолетства, а вы мужики – ишь вымахали, а в море впервой хаживаете.
– Привыкнут! – сказал дед Федор. – Я одного знал – годов двадцать ему было, – только впервой море увидал, с Вологды он, вологодский. Ничего, и посейчас плавает... Конечно, не больно ладный мореход, наживщиком ходит, дальше не пошел. Недурен, а робок...
Сильвестр Петрович улыбался, слушал молча. Потом, полистав книгу, сказал задумчиво:
– Деды ваши плавали, отцы плавали, сами вы всю жизни в море. Есть у вас от дедов и прадедов великая книга морского хождения. Надобно нам, братцы, собрать вместе все, что наплавано, начерчено, записано российскими морскими пахарями. Запишем вместе в книгу, будет у нас все, что понадобится для морского хождения в сих водах...
– Учить нас будешь, что ли? – спросил дед Федор.
– Учить? – удивился Иевлев, задумчиво покачал головою. – Нет, дедуля, не мне вас учить. Знаю мало, а что знаю, то покуда девать мне некуда. Узнаю поболе – может, оно и сгодится вам, а нынче не мне вас учить, а вам меня. Нет и не может быть морехода истинного без опыта всего, что знаете вы. Для того буду учиться у вас искусству вашему и вам, может, сгожусь. Возьмете в ученики?
– В зуйки? – широко улыбнулся Рябов. – Что ж, дединька? Возьмем?
– Давай возьмем! – добродушно согласился дед Федор. – Только ты уж, Сильвестр Петрович, не погневайся, коли маненько и попадет когда. У нас запросто: торок ударит, толковать некогда, всердцах – и по уху, и по чему попало бьем, горячим, значит, чтобы побойчее
– Не погневаюсь!
На палубе постояли, послушали море. Дед Федор, назидательно подняв корявый палец, говорил:
– Не стоит оно без перемены-то, а живет, не мертвое оно, как, допустим, камень али бревно, а живое, вроде как мы, человеки. Оттого и говорят, как про человека, – дышит, дескать. Мы – люди, человечки божьи, живем скоро, поспешаем, дышим часто, оттого и короток наш век. А море-то вечное, и дышит оно редко. Вон грудь-то морская, богатырская, куда глаз ни кинь – море-морюшко. И когда начинает грудь морская вздох свой, мы говорим – прибывает вода. Так, Иван Савватеевич?
Рябов молча кивнул. Лицо его в сумраке белой ночи казалось грустным...
– Поднимается лоно морское, – говорил дед Федор, – дышит и реки наполняет вздохами своими. Наполнив же реки, морюшко словно бы отдыхает. Тогда мы говорим: «Задумалось Белое, задумалось, отдыхает...» И, отдохнув, дрогнет море наше...
– Сие есть приливы и отливы, – сказал Иевлев. – Об том ведаю. Дважды в сутки бывают они, две полые воды и две малые, так ли?.. Ну, пойду я, пора, Петр Алексеевич книгу ждет...
Он пошел к скрипящим сходням, обернулся, сказал:
– Об многом еще потолкуем, господа мореходы...
– Потолковать можно! – ответил Рябов. – Отчего не потолковать. Стариков на досуге собрать надобно, они многое поведают: и то расскажут, как во льдах плавать надобно, и то, каковы приливы и отливы в горле, и о воронке с кошками... Коли и взаправду манит вас море, господа корабельщики, коли верно, что дышит вам оно, будет делу большая польза от стариков наших...
Иевлев ушел в монастырь, на шканцах появился дель Роблес, позвал русских играть с ним в кости.
– Я-то не пойду! – сказал Рябов Семисадову. – Поиграл с ним давеча, хватит, дорогая игра...
И вышел на берег – пройтись. Дед Федор шагал рядом, охал, что-де ноют ноги. Потом со вздохом пожаловался:
– А на матерой-то земле не усидеть, Ванюха. На печку бы пора, да нет: дышит оно, море, манит...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Можно бы и песню спеть, да чтобы кого по уху не задеть.
1. НА ШАНЦАХ В КАРАУЛЬНОЙ БУДКЕ
Майор Джеймс более Крыковым не интересовался – знал, бывшему поручику из капралов не подняться. А капрала и замечать не для чего. Капрал ближе к солдату, нежели к офицеру...
У Афанасия Петровича под началом было всего трое таможенников да караульная будка на шанцах, на Двинском устье, – охранять город от неожиданного нападения воровских воинских людей. Никто в Архангельске воровских воинских людей не опасался, но так было заведено исстари: шанцы, на шанцах будка, при будке таможенники, над ними капрал.