Россия молодая. Книга 1
Шрифт:
Погодя, когда поднялись, чтобы идти к кораблю, царь вдруг сказал:
– Люди надобны, Патрик, многознающие, ученые, доброхоты нам. Да где их враз набрать?
Он сжал локоть Гордону, добавил сморщившись, с неприязнью:
– Твой-то полковник Снивин в Архангельске что творит? А? Ты упреди. Тебя жалея, до поры терплю. А не то... слышь, Патрик?
Гордон поклонился, ответил одними губами:
– Слышу, Питер. Я его предупрежу. Но, государь, сие будет напрасно. Такие люди, как полковник Снивин, должны быть повешены в назидание иным на Кукуе. Большой столб и перекладина...
– Ты
– Я – нет! Я не имею желания, чтобы ты меня жалел, Питер. Вот как...
5. ТРУДНО ЧЕЛОВЕКУ ЖИТЬ!
В канун Ильина дня стало точно известно, что к двинскому устью наконец пришел долгожданный Ян Флам на своем судне. Рябов сговорил деда Игната на завтра за четыре деньги, и не торопясь, утренним холодком, Иван Кононович, Тимофей, Таисья и кормщик выплыли на Двину к Соломбале – встречать дивное судно. Таисья радостно улыбалась навстречу горячим солнечным лучам, смешно морщила нос, пела тихонечко свои милые песенки, мужики вели степенный разговор о фрегате: что на нем за пушки и верно ли, что их сорок четыре, какова оснастка, как-то будут служить здесь голландские матросы...
– То – третий корабль, – заметил Иван Кононович. – Быстро поделалось: не было и единого, а нынче три...
– Чего же быстрого, – отозвался Тимофей, всматриваясь в даль – туда, откуда должен был появиться фрегат, – разве то быстро?
Рябов, расчесывая гребенкой золотистую бороду, придерживая на двинском ветру кудри, рассказывал, как слышал беседу царя Петра с ближними боярами, когда гуляли по случаю спасения в Унской губе, возле Пертоминского монастыря. Царь тогда точно сказывал: быть на Руси флоту, и начало тому флоту строить на Архангелогородской верфи.
– То ты сам своими ушами слышал? – громко спросил Тимофей.
– Сам.
– Верно говоришь?
– Врать не обучен.
Тимофей подвигался на лавке, поморгал, облизал губы. На лице его проступило счастливое, ребячье выражение.
– Возрадовался! – насмешливо сказал Иван Кононович. – Будешь ты строить, как же! Пришлют Николса да Яна, а тебе – топорик в руки, тюкай да по зубам от них получай за учение...
Свет, вспыхнувший в глазах Тимофея Кочнева, погас, он закашлялся, сплюнул, отворотился. Таисья прижалась плечом к плечу мужа, спросила шепотом:
– Чего он его так?
– Ожесточился человек! – тихо ответил кормщик. – Думаешь, ему легко? Корабль построил, а глядит на него издали, воровским обычаем.
Рябов помолчал, уставился вдаль, в туман, откуда вынырнула вдруг черная резная морда фигуры, украшающей нос «Святого пророчества» – нового фрегата, идущего из Голландии. В это же время корабль увидели на Соломбале – на Банном, на Никольском и на Большом. С верфи со звоном ударили пушки. Баженины побежали с пальниками по палубе своей яхты – сальвировать новому кораблю; побежали пушкари и по палубам нового «Апостола Павла». Иностранные торговые корабли и конвои, словно испугавшись, что малость припоздали, ударили бортовыми батареями, мортирами, погонными пушками. В прозрачном осеннем утре над Двиною то здесь, то там отрывались от кораблей белые ватные дымки, гулко прокатывался выстрел, а с Кег-острова малиновым
«Святое пророчество», фрегат со светложелтыми лакированными галфдеками, с задранным кверху ютом, с галереей, изукрашенной резными изображениями морских чудищ, со слюдяными фонарями над кормой, медленно, тяжело разворачивался на Двине, чтобы стать на оба якоря перед Мосеевым островом, с которого тоже палили царевы пушки.
– Здоровый! – сказал Кочнев.
– Щеки до чего преогромные! – заметил Иван Кононович.
– Богов-то надо было об чего-то упереть – вот и щеки тебе.
– Богов много понатыкано! – покачал головой Рябов.
– С такими богами тонуть первое дело, – усмехнулся старый корабельный мастер. – Надо же понатыкать!
– А паруса пузатые! – пришепетывая, сказал дед Игнат. – Вишь, вздулись...
– Почем за него плачено, не знаешь? – спросил Тимофей Рябова.
– Одиннадцать тысяч ефимков будто бы, – молвил Рябов.
Кочнев присвистнул, Иван Кононович засмеялся в бороду.
– Оно на рубли-то сколько потянет? Одну тысячу двести? – Он ткнул Тимофея кулаком в бок, трубно захохотал. – А, Тимоха? Мой-то «Павел» едва не четыреста стоил со всем с обряжением. А получше будет...
– На твоем богов мало! – ответил Тимофей. – Твой одну только морду всего и имеет, какой же он корабль...
– Будет вам языки точить! – тоже посмеиваясь, сказал Рябов. – Умницы какие!
На берегу между тем били в тулумбасы, играла рожечная музыка – бояре и князья с почетом и уважением встречали иноземных моряков. Из Игнатовой посудины было видно: царевы свитские катили к берегу бочки – угощать; повара волокли оловянные и медные блюда с закусками, несколько шлюпок сновали между пристанью и вставшим на якорь фрегатом. Каждого матроса, выходившего на берег, царь обнимал и быстро целовал, а когда из шлюпки поднялся по сходням капитан Ян Флам – царь, улыбаясь, долго держал его за локти, вглядывался в лицо, потом прижал к себе – один раз, еще раз и еще.
– Во! – сказал Рябов. – Видали, мужики?
– Отчего оно так? – опять спросила Таисья.
– Отчего да отчего! – отмахнулся Рябов. – Повелось так на нашей на матушке-земле...
Вздохнул, улыбнулся и приказал:
– Полдничать давай, пускай иноземные матросы нам завидуют...
Встали у бережка, разложили шанежки, жареную палтусину, луковки. Дед Игнат легкими ногами, обутыми в кожаные морщни, побежал в кружало, где под дверью с бараньим черепом уже дрались голландцы, купил полштоф, вернулся обратно, рассказал:
– Нынче в городе себя покажут господа иноземные мореходы. Едва на твердь господню ступили – в кровище...
Рябов разлил по кружкам, задумался, потом негромко промолвил:
– А все же... три корабля. И все с пушками...
– Тебе-то прибыль велика! – сладко глядя на водку, ответил Игнат. – Не ты товары за море повезешь...
Поблизости остановилась лодчонка. Из нее выскочил Крыков, совсем худой, с землистым лицом. Подошел, присел в карбасе на лавочку, пригубил водки, закусил шанежкой.