Россия нэповская
Шрифт:
Опыт соединения Маркса и Фрейда бььл известен еще до революции. В мае — июне 1922 года в Москве возникло Русское психоаналитическое общество. В 1923 году заявляет о себе литература так называемого фрейдомарксизма. Начало было положено статьей Б. Быховского «О методологических основах психоаналитической теории Фрейда», опубликованной, как ни странно, в журнале «Под знаменем марксизма». Здесь была сделана попытка слить в нечто цельное «субъективную психологию» с основами рефлексологического бихевиоризма Павлова и Бехтерева, причем фрейдизм подавался как вариант теории последнего. Последовали новые публикации, авторы которых уверяли, что марксизм и фрейдизм взаимодополняют друг друга. Естественно, скоро последовали возражения со стороны блюстителей чистоты марксизма, доказывавших, что фрейдизм является еще одним свидетельством декадентского вырождения буржуазной мысли. Тем не менее, на протяжении 1920-х годов споры вокруг фрейдизма не утихали.
В 1924–1925 годах «красный профессор» М. А. Рейснер, занятый на сей раз разработкой законодательства об отделении церкви от государства, привлек внимание
652
См.: Рейснер М.Л. Фрейд и его школа о религии // Печать и революция. 1924. № 3–4. С. 106).
653
См.: Рейснер М.Л. Социальная психология и учение Фрейда // Печать и революция. 1925. № 5–6. С. 150.
Понятно, что последний вывод уже плохо стыковался с культуртрегерскими установками большевистских пропагандистов, но вплоть до конца 1920-х годов фрейдизм ухитрялся сосуществовать с официальным марксизмом. Увлекался Фрейдом С. Эйзенштейн; что касается М. Бахтина, творчество которого также началось в 1920-е годы, то ему упорно приписывается авторство книги В. Волошинова «Фрейдизм. Критический очерк» (1927 год) — едва ли не единственной серьезной книге о фрейдизме, написанной за все советские годы. В известной степени соответственно интерпретированный фрейдизм и бихевиоризм подогревали российских педологов. В конце 1927 — начале 1928 года состоялся первый педологический съезд, на котором с докладом выступил Н. И. Бухарин. Считалось, что благодаря его участию готовые педологические формы «были залиты марксистским цементом» [654] .
654
Педология: мифы и действительность. М., 1991. С. 24.
Но существовала и прямо противоположная тенденция, связанная с разочарованием в позитивизме и материализме и желанием «непосредственного» знания. Уже первые годы нэпа были отмечены появлением массы «орденских» организаций — самодеятельных по происхождению, эпигонских по ритуалистике и ничтожных как по числу членов, так по степени влияния. В различных городах существовал ряд дочерних организаций одних только тамплиеров. Всевозможные мистики и оккультисты, как считалось, обосновались в Институте востоковедения им. Нариманова, МВТУ им. Баумана и даже Белорусской государственной драматической студии в Москве [655] . Конечно, власть прикрыла кое-какие «масонские» организации — в 1924 году прекратила свое существование Вольная философская ассоциация, возглавляемая «антропософом» А. Белым. Но, что было делать с теми, о существовании которых можно было лишь догадываться? Этот, на первый взгляд нелепый, феномен заслуживает особого внимания.
655
Никитин А.Л. Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в Советской России: Исследования и материалы. М., 1998. С. 33, 107–108, 176–181.
Нарастающая подозрительность власти, помимо всего, была связана со страхами вождей большевизма перед новой партизанщиной в форме кружкового мистицизма. В 1930-е годы они, как и германские нацисты, неслучайно старательно занялись уничтожением фрейдизма и педологии: деспоты особо подозрительно относятся к тем, кто может больше сказать об архаичной природе их властвования; тираны опасаются тихих исследователей, способных разглядеть всю неприглядную подноготную их психики. Но в отличие от нацистов, большевикам, как «материалистам», вредоносными казались и мистификаторы-оккультисты — им очень скоро приписали политическую злокозненность.
Культурная жизнь 1920-х годов примечательна также стремлением к «производственной целесообразности». Ленин довольно рано обратил внимание на систему американского инженера Ф. Тейлора. Тейлоризм понадобился большевикам для решения еще более прозаической задачи. Еще в 1921 году Н. К. Крупская, очевидно не без подсказки своего супруга, выступила с «установочной» статьей «Система Тейлора и организация работы советских учреждений». В ней, помимо обычных сетований на засилье бюрократии, отмечалось, что разделение труда в советских учреждениях осуществляется крайне примитивно, разделение функций практически не осуществляется. Крупская была убеждена, что система Тейлора, потогонная при капитализме, станет коллективистской при советской власти.
Попытки тейлоризации общественной жизни нашли свое отражение еще в одной сфере: знаковым достижениям науки и техники 1920-х годов стало введение стандартов, чему способствовал переход на метрическую систему измерений. Был создан общесоюзный Комитет по стандартизации. По числу утвержденных стандартов СССР к 1929 году уступал только Германии, Великобритании и США. Для тогдашних ученых и инженеров, как и большевистских вождей унификация стала синонимом цивилизованности.
Условия постреволюционного времени, несмотря на давление идеократии, были благоприятны для фундаментальных наук. Существовали возможности добиться впечатляющих прорывов на стыке науки производства. Крупным достижением химической науки стала разработка С. В. Лебедевым к 1928 году метода получения синтетического каучука. Этим было положено начало целой новой промышленной отрасли.
Разумеется, фундаментальные исследования развивались по своей собственной логике. Серьезные открытия в это время были сделаны в области ядерной физики: Д. В. Скобелицын разработал метод обнаружения космических лучей, Д. Д. Иваненко выдвинул теорию строения атомного ядра, Н. Н. Семенов успешно работал над теорией цепных реакций. Исследования К. Э. Циолковского закрепили приоритет советской науки в теории освоения космоса («Космическая ракета», 1927 год; «Космические ракетные поезда», 1929 год). В известной степени феномен Циолковского — в прошлом безвестного учителя математики из захолустной Калуги — оказался связан с общим распространением прогрессистски-технологических утопий. Если для самого Циолковского космос был «божественным» пространством, населенным ангелами, то его идеи прагматично воспринимались в духе «Аэлиты».
Потребности решения аграрной проблемы заставили власть обратить серьезное внимание и на развитие сельскохозяйственной науки. В 1929 году была основана Всесоюзная Академия сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) с двумя входящими в нее институтами (президент Н. И. Вавилов). Но ее влияние на реальные процессы в сельскохозяйственной сфере оказались ничтожны, ибо государство все больше склонялась к использованию здесь иных «рецептов».
Революция перевернула прежние представления о времени и пространстве. Отсюда повышенный интерес к теории относительности А. Эйнштейна, обнаружившийся еще в 1922 году в связи с публикацией известным физиологом А. К. Тимирязевым статьи о ней в первом номере журнала «Под знаменем марксизма». Некоторые исследователи полагают, что революция в корне изменила представления о времени, причем в самом прозаическом смысле — время предстало как бы рукотворным [656] . Возможно это важнейший психоментальный сдвиг, наметившийся в нэповское время. Вероятно и другое: марксистско-футуристические утопии вторглись не только в понятие временной протяженности, но и географического пространства и самой социальной ткани [657] . Во всяком случае масштабность оголтелого социального экспериментаторства способствовала и этому. Но если верно, что власть в империи всегда стремится сделать российские — слишком изменчивые и непредсказуемые — пространства территорий и людских душ управляемыми, то можно допустить, что подобные планы могли заворожить и ученых.
656
Hanson S.T. Time and Revolution: Marxism and the Design of Soviet Institutions. L., 1997.
657
Stites R. Utopias of Time, Space, and Life in the Russian Revolution // Revue des etudes slaves. Paris, 1984, T. 56, n. 1, p. 141–154.
Сама по себе обстановка в академической среде была далеко не благостной. В целом Академия наук на протяжении 1920-х годов ухитрялась оставаться не только центром притяжения для многих представителей старой культуры, но и островком демократии: несмотря на давление со стороны партийных инстанций, здесь сохранялось выборное начало. Большевики, как люди недоучившиеся, питали известный пиетет к науке; как руководители, не лишенные технократических устремлений, они готовы были содействовать тем изысканиям, которые стали бы «работать на социализм». Разумеется, это встречало одобрение той части ученых, которые, будучи безоглядно поглощены собственным творчеством, готовы были приветствовать любую власть, создававшую для них сносные условия работы. К примеру, в рамках Академии наук продолжал функционировать Геологический комитет [658] , во главе которого долгое время оставался выборный директор — только в 1926 году ведомство Дзержинского смогло навязать ему новую схему руководства [659] . Продолжала работу также КЕПС, которой — пусть не без сложностей — руководил В. И. Вернадский [660] .
658
См.: Клеопов М.Л. Геологический комитет, 1882–1929 гг. // История геологии в России. М., 1964.
659
См.: Материалы к пятилетнему плану Геологического комитета. 1928/29—1932/33 гг. Л., 1929. С. 210.
660
См.: Пять «вольных» писем В.И. Вернадского сыну (Русская наука в 1929) // Минувшее. 1989. Т. 7. С. 431, 436–437.